Роман Кармен - Но пасаран

Два дня я снимал в лагере военнопленных. Остается снять генерала де Кастри, находящегося в нескольких километрах отсюда. Командование лагеря сочло нужным получить согласие генерала. Сегодня мне сообщили, что он не возражает, но предварительно хотел бы встретиться со мной, поговорить о предстоящей съемке.

До деревни, где живет де Кастри, мы шли около трех часов. Наступил уже вечер, когда мы расположились в хижине, где произойдет наша встреча с бывшим командиром крепости Дьен Бьен Фу.

Он вошел, высокий, худой, с трубкой в зубах, с бамбуковой тростью. С сотен фотографий, со страниц иллюстрированных французских журналов смотрели на меня эти холодные, цвета морских водорослей глаза. Худая шея, тонкие породистые пальцы аристократа.

На фотографиях, доставленных последними самолетами из Дьен Бьен Фу и напечатанных в журналах, де Кастри выглядел плохо: исхудавшее, обросшее густой щетиной лицо, ввалившиеся глаза. Особенно трагичной была фотография его прощания по радио с женой в последние минуты перед капитуляцией. Рядом было помещено фото истерически рыдающей перед микрофоном дамы, снятое в Ханое.

Ле Хоа представил генералу до Кастри советского кинооператора. Мы поздоровались, он пристально разглядывал меня.

Беседа, я предполагал, будет очень короткой. Однако встреча затянулась. Расстались мы поздно ночью.

Я спросил о его самочувствии. Он быстро и темпераментно заявил, что может лишь выразить глубокую свою благодарность вьетнамским офицерам и солдатам за гуманное отношение к французским пленным.

— Вы имеете возможность переписки с родиной?

— В лагере мы имеем право писать. Лично я после пленения один раз написал в Ханой, но еще не получил ответа от жены. Возможно, она уже вернулась во Францию, и мое письмо последовало за ней.

Я приступил к основному вопросу. Мы работаем над созданием фильма, отражающего события во Вьетнаме. Хочу снять генерала в тех условиях, в которых он находится в лагере.

— Не возражаю.

— Кроме того, просил бы вас дать мне интервью, сказать несколько слов перед микрофоном.

Де Кастри улыбнулся:

— Вы хотите, чтобы я выступил с какой-то декларацией?

— Можете говорить, генерал, что вам будет угодно.

— А все-таки что именно?

— Ну, если уж вы меня спрашиваете об этом, разумеется, не о климате Вьетнама. Желательно услышать ваше мнение о войне и мире в Индокитае.

— Хорошо, я скажу. Мне легко об этом говорить, ибо испытания, выпавшие на мою долю, мое личное участие в войне вполне сформировали мои убеждения о войне и мире. Я скажу.

Было видно, что генералу хочется продолжить беседу. Я сказал, что не только делаю фильм, но и собираюсь написать книгу о своем пребывании в Индокитае.

— После войны, если вам нужны материалы для книги, я многое вам рассказал бы. Я должен быть уверен, что и сегодняшняя наша беседа не будет опубликована до окончания войны. Можете вы мне это обещать? Я с удовольствием высказал бы вам многое.

— Обещаю вам, генерал! — сказал я.

Так завязался в бамбуковой хижине откровенный разговор с плененным в Дьен Бьен Фу генералом де Кастри. Бушевал тропический ливень. На столе стояла бутылка «дюбоне» и кофейник с крепким кофе.

Я рассказал де Кастри о беглой беседе с французским капитаном. Капитан этот сказал, что Дьен Бьен Фу — вовсе не победа вьетнамцев. Просто результат большой концентрации сил Народной армии против малого гарнизона крепости.

Де Кастри улыбнулся.

— Капитан этот просто безграмотен. Ведь в этом-то и заключается военное искусство! Наполеон тоже умел, сосредоточив большие силы, обрушиваться на малые силы врага. Вьетнамская армия проявила высокую стратегию в этом сражении. Генерал Наварр сконцентрировал в Дьен Бьен Фу значительный военный кулак, но его тактика концентрации была сорвана стратегией генерала Во Нгуэн Зиапа. Зиап заставил Наварра дробить его войска. Военные действия в Луан Брабане и на Дельте вынудили Наварра расчленить свои силы и сорвали его план. Я говорю это не потому, что не уважаю Наварра как полководца. Он в стратегии достаточно силен. Я хорошо знаю его. С солдата второго класса до генерала я был под его командованием. Это он уговорил меня ехать во Вьетнам. Но на этот раз Наварр жестоко ошибся. Мы, чисто военные люди, должны честно сказать: мы проиграли Дьен Бьен Фу.

Мы помолчали. Генерал поднес к губам чашечку кофе, я увидел, что рука его слегка дрожит.

— Не считаете ли вы, генерал, что разгром французского экспедиционною корпуса в Дьен Бьен Фу означает начало цепи поражений в дальнейшем? Не знаменует ли поражение под Дьен Бьен Фу и моральный крах французского экспедиционного корпуса?

— Абсолютно! Я это говорю не только сейчас, а говорил много раз Наварру: «Если вы потеряете Дьен БьенФу, то проиграете и войну в Индокитае». Любой итог Дьен Бьен Фу — выигрыш или проигрыш — будет окончательным итогом войны.

— Вы говорите о безнадежности войны, но разве можно сейчас вычеркнуть из истории годы этой войны и все трудности, перенесенные французским народом? Каждый день войны стоил Франции два миллиарда франков, не так ли?

— Да, если не больше. Как ужасно, что французские юноши гибли во Вьетнаме!

— Миллионы людей во Франции знали подлинное положение в Индокитае? Почему простая французская девушка Раймонда Дьен легла на рельсы, чтобы остановить поезд с оружием, а правительство, политики, министры ничего не знали? Судя по вашим словам, вы тоже стояли за мир в Индокитае?

— Наши политики! Они не хотели и сейчас не хотят ничего знать. За последние пять лет все французы требуют прекращения войны. Раньше многие думали, что это война во имя интересов Франции. Трагическая ошибка! Большинство депутатов парламента тоже ничего не понимали, и только коммунисты, только такие люди, как Раймонда Дьен, знали правду. Я знал многих этих депутатов, ставших позднее министрами. Ведь никто никогда их не учил вьетнамскому вопросу. Только когда тысячи французов погибли в этой войне, когда многие семьи оделись в траур, люди начали задумываться… Сейчас наступил перелом. Я возлагаю большие надежды на нового премьера Мендес Франса.

— У вас сменилось много премьеров, а война продолжалась.

— Да, у нас было много правительств. У них были разные взгляды. Но еще не было такого правительства, у которого хватило бы смелости призвать Францию к самостоятельности. Все наши правительства строили свою политику, оглядываясь на Америку. Франция, по существу, оккупирована американскими войсками, они распоряжаются в нашей стране как у себя дома. Франция получает деньги от американцев, проводит американскую политику, надеясь, что впоследствии не придется расплачиваться. Уже давно кое-кто во Франции боится возвращения экспедиционного корпуса на родину. Это я вам прямо говорю: среди нас есть люди, имеющие большой авторитет в массах.