Роман Кармен - Но пасаран

По неизведанной трассе, идущей от развалин древнего города Куня-Ургенча, через пустыню Кара-Кумы, через солончаки и сыпучие пески колонна советских машин пробивала себе путь к берегам Каспийского моря. За рулями автомобилей, штурмовавших пустыню, сидели создатели этих машин — автоконструкторы, инженеры, механики, начальники цехов Горьковского и Московского автозаводов.

Мучительный зной раскаленной пустыни, жажда валили людей с ног. На каждого участника пробега полагалась жесткая суточная норма воды. В эту норму входила вода и для бритья, и для умывания, и горячая жидкая пища, и, наконец, питьевая вода.

Пить!

Только тот, кто испытывал мучительную жажду в пустыне, поймет, что нет большего наслаждения, чем глоток воды, освежающий воспаленные десны, пересохший язык и гортань.

Человек, страдающий от жажды, прикладывает к распухшим от зноя губам флягу с водой. Сначала он поболтает флягу около уха, чтобы определить, много ли еще в ней воды. Нужно обладать большой силой воли, чтобы не высосать всю дневную норму в один прием. Как тяжело оторвать флягу от рта, решительно завинтить пробку!..

Днем в кабинах машин температура доходила до семидесяти градусов.

Машины буксовали в песках, расходуя драгоценную влагу. Вода в радиаторах кипела. Люди заливали в кипящие радиаторы последние капли из личных фляг. Чтобы облегчить машину, шли, утопая ногами в раскаленном песке. Ломали ветки саксаула, подкладывали их под буксующие колеса и из последних сил подталкивали машину.

Путь автоколонне преграждали отвесные, высотой сто пятьдесят метров обрывы плато Устюрт, гряды песчаных барханов и глубокие каньоны древнего русла Аму-Дарьи, которые здесь зовут Дарьялыком.

Проводником автоколонны был старый туркмен Кениме-Ших. Молчаливый старик — часами не услышишь от него ни одного слова. Очень красив был Кениме-Ших. Тонкое, худое лицо его словно отлито из темно-коричневой бронзы. Из-под гладко выбритого подбородка росла черная густая борода. Курчавая бахрома высокого тюльпека нависала над черными зоркими глазами храброго воина — жителя пустыни.

На его гимнастерке, побелевшей от солнца, сверкал боевой орден Красного Знамени. Кениме-Ших сражался с атаманом басмаческих банд Джунаид-ханом — наемником англичан, дрался в песках с войсками английских интервентов.

Кениме-Ших поражал нас знанием пустыни. По одним ему известным признакам определял он направление пути автоколонны.

Он поднимался на вершину бархана и долго смотрел вдаль. Потом разминал на ладони сорванную ветвь тамариска, изучал поверхность почвы, потом снова долго и внимательно оглядывал местность. Командор терпеливо ждал, вопросительно глядя на Кениме-Шиха.

— Куда пойдем? — спрашивал он наконец.

Туркмен, протянув руку к горизонту, говорил:

— Там колодец. Придем к нему до захода солнца.

— По машинам!

Перед заходом солнца экспедиция разбивала лагерь у долгожданного колодца. Кениме-Ших никогда не ошибался.

* * *

Наша автоколонна продолжала продвигаться по пустыне.

Участники пробега и машины с честью выдержали испытания первых дней. Тяжело было с водой. Нужно беречь каждую каплю. Но не привыкшие к зною пустыни люди расходовали воды больше, чем полагалось по установленной норме. Из-за сильной перегрузки моторов, штурмующих непроходимые барханы, пришлось доливать радиаторы машин из питьевого резерва. Словом, положение с водой становилось угрожающим.

Ближайший колодец Узун-Кую был на расстоянии ста километров. Но никто не знал, найдем ли мы в Узун-Кую достаточное количество годной питьевой воды. Правда, к колодцу Узун-Кую две недели назад был отправлен караван верблюдов с водой. Но нам не было известно, дошел ли туда караван. Решение было одно: экономить каждую каплю воды и всеми силами пробиваться к колодцу Узун-Кую.

Но неожиданно на нашем пути появилось препятствие, которое могло нас сильно задержать и усложнить экспедицию, — тяжелый песчаный подъем! Кениме-Ших сказал, что это единственный путь к колодцу Узун-Кую, обходных путей нет. Только форсировав этот, казавшийся, непреодолимым, крутой песчаный барьер, машины выйдут на ровное плато и без труда достигнут колодца.

Шестьдесят первые сутки со дня выхода нашей колонны из Москвы ушли на этот памятный всем участникам штурм. Это было, пожалуй, самым тяжелым испытанием для машин и людей.

Несколько часов мы потратили лишь на то, чтобы устелить саксаулом высокий, тридцатиградусный подъем.

Все сто человек, ухватившись за толстые канаты, тащили машины наверх. Над пустыней снова — в который уже раз! — проносилось:

— Э-эх, взя-а-али!..

Вместе с кинооператором Эдуардом Тиссе мы снимали этот штурм в песках.

Нелегко было продвигаться с тяжелым киноаппаратом в такую жару.

Командор пробега Александр Максимович Мерецкий категорически запретил нам принимать участие в вытаскивании машин.

— Ваше дело — киносъемка, — сказал он. — Берегите силы.

Но мы все-таки, отсняв несколько кадров, бросались помогать товарищам, толкали машину и снова брались за киноаппарат.

Обнаженные до пояса люди, мокрые от пота, цеплялись за машины, тащили их, напрягая все силы. А солнце безжалостно палило, обжигало, выгоняло из людей последние капли влаги, которая ручьями катилась по обнаженным коричневым телам.

Пить!

Глоток воды!

Чего не отдал бы тогда каждый из нас за каплю холодной воды, за один лишь глоток ее! Но к полудню фляги уже были пусты, от дневной нормы ничего не осталось.

Где-то впереди колодец, долгожданный караван и бочки с прохладной водой. Но путь к воде преграждал песчаный подъем…

Вперед! Только вперед!

Воспаленная гортань горела как в огне. В глазах плыли радужные круги, человек ощущал каждый удар своего сердца, терял силы. Ноги увязали в горячем песке, а над головой, в самом зените, словно заполняя собой весь небосвод, стоял — казалось, на одном месте, без движения — раскаленный диск солнца.

В сознании людей возникали мысли: есть же где-то облака, освежающие дожди и, наконец, существуют же в природе киоски с холодной газированной водой!

Однако у людей, штурмовавших пески, не было уныния. Иногда даже были слышны веселый смех, шутки.

На самых тяжелых участках появлялись руководитель технической комиссии автопробега богатырь Эхт и на вид хрупкий, малого роста паренек Саша Черкасский — секретарь комсомольской организации нашей колонны.

— А ну, подхватили, ребята, разом… Э-эх!..

Тяжелую машину облепляли кругом, упирались в ее кузов плечами, тянули за канат, и она трогалась, извергая фонтаны пара из кипящего радиатора.

Облизывая горячим языком потрескавшиеся губы, люди с сожалением смотрели, как в этих гейзерах пара улетучивалась, уходила в воздух драгоценная вода.