Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт

Поначалу меня занесли в заранее приготовленную палату на втором этаже, к пожилым. Но неистовые Наташка с Валюшкой утащили меня на свой молодежный этаж, нашли свободную койку и быстренько договорились с администрацией. Меня поселили с тремя милыми девушками, которые жили и тут же работали няньками, на разных этажах. Они дружили с парнями, после работы бегали на свидания. А сложившимся семьям в Инском доме инвалидов предоставляли отдельные комнаты.

Через неделю после поступления мне выдали коляску, но старенькую и потрепанную, на которой мылся в душе один из мужчин-инвалидов. Сказали, что это на пока, на первое время, потом выдадут новую. И действительно выдали — отличную комфортабельную коляску.

Инской дом-интернат был, наверное, самым благоустроенным во всей Кемеровской области. В каждой комнате раковина с горячей и холодной водой — какое же это удобство для инвалида! Никто на тебя не орет, чтобы быстрее освобождал место. Да и гигиена соблюдается куда тщательнее, уже не придут к тебе в палату умыться или помыть посуду посторонние, у них свои раковины.

Лифт летом работал до одиннадцати вечера, прогулки без ограничений. И, самое главное, благоустроенная внутренняя территория — настоящий сад из карагача! Под ветвями роскошных деревьев лавочки, и в садовую тень могли самостоятельно заехать и спрятаться от солнца в жаркую погоду даже колясочники со слабыми руками, для них имелись удобные подъезды.

Неподалеку от дома-интерната — искусственное море — Беловская ГРЭС. А сам поселок Инской — зеленый и чистый. Вход-выход проживающих за пределы территории дома-интерната и посещение гостей — свободные, не то, что в ПНИ с его тюремным режимом, где на все требовались пропуска и разрешения.

Наверное, надо упомянуть о существенном — как изменилась жизнь Инского дома в лихие девяностые и после распада СССР в декабре 1991-го. А то читатели подумают, что мы в силу нашей изолированности слабо «прочувствовали» государственную шокотерапию. Конечно же невзгоды этого сложнейшего для всей России периода ощущались и у нас — уменьшилось довольствие, опустели склады, стало негде закупать еду и белье, начались перебои с необходимыми вещами.

Но было и хорошее: в 1991 году, после избрания Ельцина президентом РФ, проживающим в ПНИ и домах инвалидов стали ежемесячно выплачивать на руки четверть пенсии по инвалидности. А до этого вообще ничего не выдавали, ни копейки. Так впервые в жизни, почти в 36 лет, я впервые получила свои «законные» деньги. Сумма небольшая, но как я ей радовалась! Потом взвилась инфляция, деньги обесценивались. Пенсию индексировали, индексация отставала от инфляции, на выдаваемую сумму мало что можно было купить, но душу грела мысль, что государство мне что-то платит.

К сожалению, в 2010 году замечательный удобный Инской дом инвалидов расформировали, проживающих развезли по другим домам — вопреки их желанию и несмотря на то, что многие из них прожили в этом доме двадцать с лишним лет. А этот благоустроенный дом отдали под ПНИ. Почему так? А вот почему. В нынешние времена строить новые дома инвалидов со всеми удобствами весьма дорого. Подорожала земля, стройматерилы, рабочая сила, а имеющиеся ПНИ переполнены. И администрация Кемеровской области решила отдать Инской дом, оборудованный всем необходимым, под ПНИ, а под дом престарелых и инвалидов пустить один из домов отдыха, а тех, кто не поместился в этот дом отдыха и нуждается в специальных удобствах, распределить по другим домам-интернатам общего типа, где имеются свободные места.

Может, это и разумное решение, но проживающие не пришли в восторг от перспективы покинуть родное место, много писали писем-просьб оставить все как есть. Но решение принято и не обсуждается. Большую часть проживающих Инского дома перевели в дом отдыха, остальных в Кемеровский и Новокузнецкий дома престарелых и инвалидов. Переехавшие на новые места люди из Инского дома страдали, переживали и привыкали с трудом. Да и мне самой, по правде сказать, очень жаль этот Инской дом, в котором прожила с мая 1989 года по октябрь 1997-го.

Плавно покатились мои деньки в Инском доме-интернате. Уход нормальный, еда хорошая. Огорчало отсутствие общения. Мной никто не интересовался, про меня забыли. Наташка с Валюшкой заняты: свои дела и своя работа. Валюха работала в нашей столовой техничкой, а Наташа — маляром-штукатуром. Валюха иногда приходила после работы проведать меня и покормить, а Наташе было сложно вырваться. И больше ни с кем я не познакомилась и не завела дружбы. А я так рассчитывала на общение! Ради него и выбрала Инской дом инвалидов. И вдобавок наивно день ждала, что ко мне кто-нибудь подойдет и поинтересуется: правда ли, что твою книгу скоро напечатают? а когда она выйдет? а про что она? а что ты сейчас пишешь? Ведь про меня уже так много тут понарассказывали… Но ни моими литературными достижениями, ни мной самой никто не интересовался. И я уже жалела о своем выборе Инского дома. Уж лучше Кемеровский — ближе к областному издательству.

Дни равнодушно мелькали один за другим, а я жила в вакууме… И некому помочь в записывании под диктовку. Даже в Прокопьевском ПНИ помощи в записи и то было больше. В голове столько придуманных сказок — и некому записать. Хоть плачь!

Первыми, вызвавшимися помочь в поисках писаря, были совершенно неграмотные люди — Валюха и Михаил, тоже ДЦПшник, передвигающийся на костылях.

Неграмотные не по своей вине — не учили их грамоте, сочли это излишним. Михаил посоветовал обратиться к директрисе Надежде Васильевне Илькаевой, а Валюха, несмотря на свой решительный характер, была категорически против, считая, что директриса не поможет, да еще отругает. Вечером, когда со своей основной работы няней пришла Шура, девушка, согласившаяся за мной ухаживать, я усадила ее рядом и по одной букве (Шура плохо владела грамотой) надиктовала записку для директрисы.

Через неделю директриса пошла делать обход вверенных владений, я это поняла по шуму, который поднялся в коридоре. Дверь палаты открылась, вошла статная миловидная женщина средних лет и спросила:

— Кто тут Черемнова Тамара?

— Эттто я, — заикаясь от волнения, ответила я.

В ее глазах сквозило удивление, смешанное с сомнением. Легко читались ее мысли: «Писательница? Но почему же меня никто из Облсобеса не предупредил? А может, у этой писательницы все-таки не все в порядке с головой?» И я не выдержала, поняв, что она обо мне думает в данную минуту. Меня от напряжения так дернуло, что женщина брезгливо отвернулась, делая вид, что изучает порядок в комнате.

— Я передам вашу записку в Культурно-бытовую комиссию, они что-нибудь придумают, — сказала она уходя.