Александр Корганов - Загадка Скапа-Флоу

— Ну, не опускай голову, Принтье, — сказал Виташек на лестнице. — Мы берем тебя с собой. И сейчас навестим одно местечко рядом.

— За тебя плачу я, — побренчал Стёвер серебром в кармане.

— И я тоже, — добавил Виташек.

Моряк с полным кошельком — господин. Мы убедились в этом сами.

Сначала на такси мы поехали смотреть в «Большой свободе» дамскую борьбу. Это было желание Виташека. Однако девушки оказались слишком худые, и мы отправились в танцевальный зал.

Он был всего в паре кварталов отсюда, но Гарри Стёвер настоял на том, чтобы швейцар вызвал для нас такси. Дескать, «он не пойдет пешком, пока у него в кармане есть хотя бы один пфенниг».

Ремонт парусов в ясную погоду.

Танцевальный зал перед сочельником не работал, и мы поехали сначала к Трихтеру, а затем к Алказару. И повсюду мы заказывали по два или три грога. «Северный медведь!» — командовал Гарри Стёвер с интонацией Шлангенгрипера.

В последнюю очередь мы оказались на черной кушетке у Гермины Ханзен. Виташек сидел справа, а Стёвер — слева от меня. Мы пили и пили… Гарри Стёвер, размазывая пьяные слезы по щекам, лепетал:

— Еще одно плавание, Прин, и я соберу денег достаточно… Я куплю себе кафе «Звезда Давида». Знаешь, есть такое золотое дно, там у гавани… Я стану трактирщиком… И если ты однажды придешь ко мне, то бесплатные пиво и грог у старины Гарри будут для тебя до упаду… Это я тебе говорю! И по этому поводу закажем еще… Хе, фройляйн!..

Заспанная девица за буфетом поднялась, пошатываясь, и принесла еще три порции грога. Затем три порции рома… Однако нас ничто не брало. После шестой порции Стёвер вытащил свою боцманскую дудку и засвистел. Все повскакивали… Затем наступило время расплачиваться, потому что в четыре часа утра уходил мой поезд.

Такси доставило нас к вокзалу. Рука об руку мы поднялись наверх и в предутренней мгле стали прогуливаться по перрону в ожидании поезда. Он подошел. Окна вагонов были освещены. Прощаясь, мы обещали никогда не забывать друг друга и обязательно увидеться в будущем.

Служитель в красной фуражке подал сигнал к отправлению. Как только я поднялся в тамбур, поезд тронулся.

Стёвер и Виташек стояли на перроне, крепко обнявшись, и пели, и слова песни громким эхом отзывались под навесом перрона:

Я же говорил, что это — лучшая из Shantys, которые мы поем, и поют ее только однажды, когда поднимают якоря, чтобы начать плавание в порт приписки, домой…

Несколько недель спустя я вернулся в Гамбург и нанялся на «Пфальцбург».

Это было большое грузовое судно, которое с грузом в тюках следовало к западному побережью Южной Америки.

— Ты выбрал себе прекрасный «Богемский лес», — сказал мне рулевой катера, на котором я отправился на борт «Пфальцбурга». При этом он показал на безобразный черный пароход, весь покрытый грузовыми стрелами.

— Работенка на них… сорок градусов в тени… О-хо-хо, — сочувственно покачал он головой.

Мы ошвартовались. Закинув свой рюкзак за спину, я поднялся по трапу. Наверху меня встретил маленький, широкоплечий мужчина с круглым лицом и расплющенным носом. Это был боцман «Пфальцбурга».

— Тебе чего? — спросил он.

Я протянул ему свидетельство о найме. Он прочитал и поднял брови:

— Да уж, только тебя тут и не хватало!

— А почему бы и нет! — ответил я.

Он пожал плечами:

— Отправляйся в кубрик команды, — и показал рукой на бак судна.

Кубрик был пуст.

Я осмотрелся. Тесное, низкое помещение. Шесть коек посередине. Парами, одна над другой. Железные кровати с проволочными сетками, как в казарме. На переборке — жестяной шкаф, а на подволоке — две голые тусклые лампочки, которые горели постоянно, днем и ночью. На койках повсюду — грязное белье. Рундуки закрыты висячими замками.

Я вспомнил «синагогу» на «Гамбурге». Как там было уютно! Все из древесины. Койки прикреплены к переборке. Рундуки никогда не запирались: на парусных судах краж не было.

Шаркая ногами, вошел молодой парень. Обе руки в карманах брюк, сигарета косо в углу рта. Он остановился и с любопытством уставился на меня:

— Ты откуда к нам?

— Нанялся матросом. А ты?

— Юнга.

Я вспомнил о том, как меня приняли на «Гамбурге», когда я сам пришел туда юнгой.

— Скажи-ка, ты здесь со всеми матросами на «ты»?

Он развязно оперся спиной на одну из коек и посмотрел на меня оценивающе:

— Конечно, само собою.

— Ну, а я во всяком случае не хочу этого. Я полагаю, что юнга должен обращаться к матросам на «Вы».

Он вынул сигарету изо рта и принял независимый вид. Затем повернулся и, мурлыча под нос, удалился. Снаружи он трижды прокричал петухом и бегом отправился на корму, гремя ботинками на деревянных подошвах.

Спустя полчаса прозвучал сигнал к обеду, и я отправился в кают-компанию.

Маленькое помещение с банками, прикрепленными к переборкам, и узким столом посередине. За ним сидели четырнадцать человек, в основном люди, по возрасту старше меня. Среди них был и судовой юнга. Все сосредоточенно хлебали суп.

Я протиснулся между двумя из них на свободное место.

Напротив меня сидел верзила в рубашке с закатанными рукавами. Когда я сел, он поднял голову и посмотрел на меня:

— А, новый герр матрос, — и, чавкая, продолжил есть.

Юнга захихикал.

Я посмотрел на верзилу. Он выглядел жестоким. Широкое лицо, обезьяноподобный лоб над маленькими, глубоко посаженными глазами, волчий оскал. На открытой части груди виднелась синяя татуировка гросс-мачты парусника, а на открытой части кожи руки — любовной парочки, которая двигалась вместе с игрой его рельефных мышц. Это был Мэйлунд, бич, абсолютный властитель в носовом кубрике.

— Откуда ты прибыл? — спросил меня мой сосед, невысокий матрос с лицом, напоминающим засушенный абрикос.

— С парусника «Гамбург».

— A-а, ты наверно, из этих, «О.А.»? [84] Сокращенно от Offiziersanwarter — кандидат в офицеры (нем).

Все сразу насторожились и пристально посмотрели на меня. Теперь я понял, что имел в виду боцман при встрече со мной. Кандидаты в офицеры были здесь, кажется, не очень популярны.

— Да, я «О.А.», — ответил я, не скрывая.

Они замолчали и продолжали есть. Однако время от времени я ловил на себе чей-нибудь неприязненный взгляд. В воздухе повисла напряженность.

После обеда, когда я шел из кают-компании, бич остановил меня за руку:

— Послушай-ка, малый, такого плавания, с «Вы» и «господин матрос», у нас еще не было. Мы здесь все одного и того же сорта, на этой посудине, понял?