Александр Корганов - Загадка Скапа-Флоу

В ночь накануне суда я был на вахте. Это было хорошо, так как я все равно не смог бы заснуть…

Мы стояли в длинном, темном коридоре старого административного здания в Бремерхафене: «Старик», первый офицер, я и несколько человек из команды. Сразу вслед за нами прибыли и офицеры с «Карлсруэ».

Холодное приветствие…

Мы стоим перед большой коричневой дверью в зал заседания, а офицеры «Карлсруэ» — у окна напротив.

День пасмурный, и от этого в проходе, в котором мы стоим, царит полумрак.

— Не переживай, Прин, патент не стоит этого, — утешает меня «Старик».

Мимо нас проходит худощавый мужчина с козлиной бородкой и в очках. Все дружно приветствуют его. Он холодно кланяется в ответ и исчезает в зале заседаний.

— Это рейхскомиссар, — пояснил нам «Старик», — своего рода государственный адвокат на процессе.

После него прибывают еще несколько господ с портфелями, которые выглядят довольными и благополучными. Один из них, улыбаясь, даже кивает нам головой.

— Заседатели, — поясняет «Старик», — все они из Бремена и окрестностей.

— Для нас, гамбуржцев, это плохо — мрачно резюмирует Бусслер.

Наконец, в последнюю очередь примчался маленький господин в черном костюме и проскользнул в зал заседаний, как крот в нору. Это был сам председатель. Сразу после этого нас приглашает судебный клерк.

Большой унылый зал. За столом — председатель с заседателями. Слева от них — рейхскомиссар.

Мы подходим к столу и передаем наши патенты и трудовые книжки.

— Надеюсь, что мы увидим их снова, — шепчет мне Бусслер.

Затем нас рассадили.

Председатель объявляет об открытии слушания.

Первым заслушивается капитан «Карлсруэ». Он выступает очень решительно. Он поясняет, что «Карлсруэ» из-за непогоды и повреждения машины стал на якорь. Впрочем, он сделал все необходимое: в колокол звонили через короткие промежутки времени, а при нашем приближении был дан предупредительный сигнал.

Закончив давать показания, он кланяется суду и отступает в сторону. В целом он оставил после себя хорошее впечатление.

Затем приступает к даче показаний наш «Старик». По его признанию, у него нет собственных свидетельств. Во время происшествия его лихорадило, и он с высокой температурой был в своей каюте.

— Так-так, — говорит рейхскомиссар. — А Вы не могли пригласить на время болезни другого капитана?

— Не мог же я знать заранее, что заболею гриппом, — грубо отвечает наш капитан.

На этом он и заканчивает. Пока все складывается в пользу «Карлсруэ».

Вызывают Бусслера. Они берут его в оборот чертовски жестко. «Почему он не стал на якорь с наступлением плохой погоды?». — Он возразил, что на середине фарватера этого нельзя было делать. «Почему он не уменьшил ход?». — Он и так следовал средним ходом, был его ответ.

— Средний ход — это полумера, — возразил комиссар. — Вы должны были следовать малым ходом.

Бусслер не находит, что сказать.

— А что Вы сделали потом?

— Я послал на бак четвертого офицера готовить якорь к отдаче.

— А кто — четвертый?

Я встаю. Установление анкетных данных…

— Итак, Вы находились на мостике вместе с господином Бусслером? — спрашивает меня рейхскомиссар. В такт своим словам, как бы усиливая их значимость, он постукивает острием своего золотистого карандаша по столу.

— Так точно.

— Когда все это произошло?

— Незадолго до четырех.

— А точнее?

Это явная ловушка! Я чувствую это инстинктивно, но напрасно пытаюсь понять, куда он клонит.

— Минуты за три-четыре.

— Ага! — Он резко поворачивается к лоцману. — Вы говорили только что, что это было в полной темноте?

Лоцман кивает головой.

Рейхскомиссар снова обращается ко мне. Стекла его очков сверкают.

— Опыт показывает, что для того, чтобы привыкнуть к темноте, требуется минимум семь-восемь минут. Ничего удивительного в том, что Вы ничего не видели.

Вмешивается один из заседателей:

— Простите, господин рейхскомиссар, но молодые глаза быстрее привыкают к темноте!

Я посылаю ему свой благодарный взгляд.

Рейхскомиссар строит на лице такую мину, как будто бы он надкусил стручок перца.

— Прекрасно, — возражает он, — мог привыкнуть, а мог и не привыкнуть.

Он снова обращается к Бусслеру:

— Когда на судне впервые собственно увидели «Карлсруэ»?

— Об обнаружении мне доложил четвертый.

— И что Вы увидели, господин Прин?

— Я заметил белый огонь впереди и справа по курсу.

— Хм-м. А теперь расскажите нам подробно, как все это происходило. Итак, Вы получили команду готовить якорь к отдаче. Что потом?

— Я побежал на бак, разбудил Циммермана, и мы вместе отправились готовить шпиль.

— И посмотрели вперед только после этого?

— Так точно.

— А Вам не пришло в голову, сначала осмотреться за бортом?

Я молчал.

В этот момент вмешивается наш «Старик»:

— Для чего нужен весь этот разговор? Четвертый получил команду готовить якорь к отдаче, следовательно, он и должен сначала заняться якорем. И на этом баста! На моем судне люди приучены выполнять приказания, и ничего иного не должно быть!

Он говорит громко и напористо. Председатель позвонил:

— Я должен Вас, однако, просить, господин капитан!

И ощущение того, что перевес не на нашей стороне, крепнет.

В заключение Бусслер дает показания о мероприятиях после столкновения. Он точен и последователен. Лишь время от времени с вопросами вклинивается рейхскомиссар.

Затем объявляется об окончании слушания дела, и суд удаляется на совещание. В ожидании его решения мы прогуливаемся по коридору взад и вперед.

— Чем это закончится для нас, господин капитан? — спрашиваю я.

— Это игра в рулетку.

Наконец, нас снова приглашают в зал заседаний. Входит суд, и судья оглашает приговор: «Причиной явилось неблагоприятное стечение обстоятельств при плохой погоде. Иных причин не выявлено, виновных нет».

Я почувствовал, как гора свалилась с моих плеч. И когда мы вместе спускаемся вниз по лестнице, и Бусслер спрашивает меня, что я намерен теперь делать, я отвечаю громко и уверенно:

— Теперь пойду в шкиперскую школу для получения патента капитана.

В конце января тысяча девятьсот тридцать второго года я успешно выдержал экзамен на звание капитана дальнего плавания.

Мне казалось, что я преодолел рубеж, после которого моя карьера будет успешно складываться сама собой. Однако вместо этого пришла безработица.

Сразу после рукопожатия прюфунгскомиссара [87] Председателя экзаменационной комиссии (нем.). я нанял такси и ринулся на поиски работы.

У Хапага, у Сломэна, в танкерном пароходстве В. А. Ридеманна… Повсюду одно и то же: сочувственное пожатие плечами, вздох «Да, конъюнктура!» И, в лучшем случае, как слабое утешение, обещание: «Мы будем Вас иметь в виду…»