Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Немало сил потратили и ориенталисты на изучение Восточного похода Александра, пытаясь выяснить причины его быстрых побед, а также определить влияние македонских завоеваний на развитие стран Переднего Востока и Средней Азии. В их спорах по, казалось бы, сугубо научным вопросам нетрудно подчас почувствовать и «злобу дня», угадать политическую позицию того иди иного ученого.

Большинство западных историков XVII, XVIII и даже XIX в. признавали идеалом общественного строя афинскую демократию эпохи Перикла. К возвышению Македонии, положившему конец независимости Афин, и к македонским царям Филиппу и Александру многие историки того времени относились с нескрываемой неприязнью. Такую позицию занимали и наиболее известные представители историографии первой половины XIX в.: Нибур, Грот, Курциус и др. Дройзен с его восторженным преклонением перед великим завоевателем стоит особняком среди ученых того времени.

В эпоху империализма буржуазная наука резко меняет свое отношение к возвышению Македонии и к Александру. Пельман одобряет идею Александра создать государство, «обнимающее главнейшие культурные народы и сглаживающее их особенности на почве возможно более космополитической культуры» [401] Р. Пельман. Очерк греческой истории и источниковедения. СПб., 1910, с. 305. . Эд. Мейер в работе «Александр Великий и абсолютная монархия» [402] Ed. Meyer. Kleine Schriften. I. Halle, 1910, с. 283–332. , Керст, Вилькен и другие немецкие историки всячески превозносят македонское объединение. Влияние этой тенденции сказалось и на сравнительно новых книгах Берве, Раде, Корнемана [403] См. библиографию. и др. Позиция Белова, писавшего, что «Александр пожал там, где посеял его отец», оригинальна и критична только в оценке личности Александра, но это не относится к оценке его деятельности.

Особенно возрос интерес к македонским завоеваниям и к личности Александра после второй мировой войны. За этот сравнительно небольшой промежуток времени об Александре было написано больше книг, чем за все предшествующие годы. Далеко не все они оставили заметный след в историографии, но некоторые представляют несомненный интерес (о книгах Э. Бедиэна, Г. Бенгтсона, П. Бриана, Л. Омо, Ч. Робинсона, М. Уилера уже писали в нашей специальной литературе).

На первом месте среди этих монографий, с нашей точки зрения, стоит прекрасная книга В. Тарна «Александр Великий» [404] W. Tarn. Alexander the Great. Cambridge. 1948, v. I–II. — результат переработки написанных этим автором соответствующих глав «Кембриджской древней истории». В книге Тарна сочетаются увлеченность историка, сумевшего по-новому прочитать одну из интереснейших страниц истории, и блестящее изложение известных всем событий с основательностью и глубиной в разработке частных вопросов. Чтобы не отвлекать внимания читателя на источники и полемику по отдельным проблемам, Тарн разбил свою работу на два тома, отделив рассчитанное на массового читателя «Повествование» от предназначенных для специалистов «Источников и исследований». Этот второй том, состоящий из отдельных очерков, несомненно, значительное явление в историографии. Если можно согласиться не со всеми результатами исследования Тарна, то нельзя обойти молчанием проделанную им работу.

Вступительный очерк второго тома — разбор первоисточников, рассказывающих о походе — посвящен пересмотру взгляда на происхождение и сравнительную ценность сочинений современников македонских завоеваний. Еще в конце прошлого века немецкими историками была разработана концепция о существовании двух восходящих к современникам Александра традиций: одной надежной, основанной на воспоминаниях участников похода, Птолемея и Аристобула, которую использовал в дальнейшем Арриан в своем «Походе Александра», и так называемой «вульгаты» — распространенной, но малодостоверной версии. К «вульгате» восходят наиболее известные истории похода Александра, составленные в римское время: XVII книга «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского, «История Александра Македонского» Курция Руфа и сделанная Юстином «Эпитома» («Извлечение») из «Всеобщей истории» Помпея Трога, а также в значительной степени биография Александра, написанная Плутархом. Сколь значительное влияние на представления последующих поколений оказала эта «вульгата», видно из того, что именно на ней основан сложившийся еще в эпоху эллинизма и получивший затем распространение по всему тогдашнему миру «Роман об Александре», версии которого дошли не только на греческом, но и на латинском, арабском, армянском, сербском и многих других языках. Популярность «Романа об Александре» в средние века можно сравнить только с популярностью «Библии» [405] См.: М. Грабарь-Пассек. Античные сюжеты и формы в западноевропейской литературе. М., 1966, с. 172–183; Александрия. Минск, 1962; Александрия. Роман об Александре Македонском по русской рукописи XV века. М. — Л., 1965; В. М. Истрин. История сербской Александрии в русской литературе. Вып. 1. Одесса, 1909. .

Историки XIX–XX вв. считали, что основным источником «вульгаты» были «Деяния Александра», написанные Каллисфен ом, а после смерти этого историка (327 г. до н. э.) основной материал «вульгата» заимствовала у Клитарха, которого считали участником похода. Полагают, что его сочинение предшествовало воспоминаниям Птолемея и книге Аристобула.

На ряде примеров В. Тарн сумел показать, что труды Клитарха не могли быть основным источником «вульгаты», так же как он сам не был, по-видимому, участником похода Александра. Историки позднейшего времени брали, возможно, из его увлекательно написанной, но, вероятно, более поздней по сравнению с Птолемеем и Аристобулом книги отдельные детали. Хотя гипотеза Тарна о происхождении «вульгаты» не была принята другими учеными, он все-таки заставил их пересмотреть общепринятый в то время взгляд на работу Клитарха. Исследования Тарном источников XVII книги Диодора показали, что Диодор брал свой материал не только у Клитарха и что роль Клитарха в создании «вульгаты» была вовсе не такой значительной.

Тем не менее некоторые выводы, к которым приходит Тарн, настолько парадоксальны, что сними невозможно согласиться. Например, Тарн считает Александра провозвестником братства и единства народов. Именно македонский царь, а не киники, утверждает Тарн, первым провозгласил идеи интернационализма и равенства народов [406] Этот столь важный для Тарна тезис был позднее подвергнут убедительной критике его соотечественниками Бедиэном, Берном и др. (см. Библиографию). . Общая идея, по его мнению, способна сплотить народы сильнее, чем любая формальная связь. Красной нитью через всю книгу Тарна проходит апологетическая тенденция, его стремление найти оправдание жестокой захватнической политике, проводимой македонянами. Только трем поступкам Александра Тарн не находит оправдания: разрушению Фив, казням Филоты и Пармениона и вероломному убийству сдавшихся на милость победителя индийских наемников при Массаге. Но даже и эти поступки Тарн называет лишь «грехами юного властелина» и считает, что о них могут судить только те, кому знакомо искушение власти.