Вера Кичанова - Пусси Райот. Подлинная история

Адвокат Виолетта Волкова в суде зачитывает отзыв Надежды Толоконниковой на обвинительное заключение: «”Богородица, Путина прогони” отразила настроение миллионов россиян, возмущенных поддержкой Церковью власти. Мы даже не думали, что наши действия в храме могут всерьез оскорбить и обидеть. Наша этическая ошибка заключалась в том, что мы позволили привнести разрабатываемый нами жанр политического неожиданного панк-выступления в храм. Но мы даже не думали тогда, что для кого-то наши действия будут оскорбительны».

Надя утверждает, что их акция была политической и художественной и ничьи религиозные чувства задеть они не хотели. «Говорить, что 40 секунд пошатнули вековые устои – полный абсурд, – заявляет Маша Алехина. – Мы забрались на амвон по незнанию церковных правил, пяти месяцев в СИЗО для ознакомления с этими правилами вполне достаточно», – говорит она. «Балаклавы являются частью атрибутики группы и никакой функции ухода от ответственности не несли», – подчеркивает Катя Самуцевич.

Входит первая потерпевшая – Любовь Сокологорская, свечница храма Христа Спасителя, седовласая бабушка с тихим голосом и жалобным лицом.

– Скажите, пожалуйста, вы являетесь православной верующей? – спрашивает прокурор Василий Никифоров, полноватый мужчина лет тридцати, с тихим голосом. Лица зрителей и адвокатов вытягиваются от удивления, кто-то в зале присвистывает: это светский суд такие вопросы задает?

– Да, я являюсь православной верующей и православной христианкой, – отвечает Сокологорская.

– Скажите, пожалуйста, соблюдаете ли вы все каноны православной христианской веры, соблюдаете ли вы посты? – продолжает Никифоров.

– Да. Я стремлюсь соблюдать все каноны, соблюдаю посты уже не первый год, – отвечает потерпевшая.

– Скажите, пожалуйста, что в вашем понимании, в понимании вашей веры означает Бог? – продолжает прокурор.

– В понимании моей веры Бог – это вся суть, все мы по образу и подобию Божьему. К этим заключениям я пришла не просто так, изучая вообще себя и то, как может измениться человек при стремлении в лучшую сторону. Мое глубокое убеждение, что источник всех изменений – Господь Бог.

– В зале присутствует дама, которая постоянно говорит. Не мешайте, пожалуйста, вести процесс! – раздраженно вставляет судья. – Так, источник всех изменений – это?

– Господь Бог. Могу пояснить. – Сокологорская откашливается. – Что касательно нашей православной веры, милость Божья в таинстве раскаяния от тех грехов, которые мы совершаем. Это полная противоположность самолюбви. Таинство раскаяния – по-другому говоря, освобождение от всех страстей, которыми мы заражены.

Допрос продолжается. Сокологорская сообщает в ответ на вопросы обвинения, что движения девушек на алтаре были «бесовскими дрыганиями». Говорит, что моральный вред ей был нанесен такой, что боль не утихает до сих пор – а прошло почти полгода. На вопрос защиты Сокологорская отвечает, что не слышала слов «Путина прогони!», а слышала только хулу на Господа и патриарха Кирилла – но воспроизвести ее тоже не может: «Я стояла и усиленно молилась, чтобы услышать как можно меньше этих слов. Слово «патриарх» точно звучало. А у нас патриарх один».

Суд приглашает второго потерпевшего – активиста «Народного собора» Дениса Истомина. Это высокий сильный мужчина с цепочкой на шее. «Я пришел в храм к 11:20 и увидел, как служащая храма подбежала к охранникам за помощью, – вспоминает он события 21 февраля. – Я зашел и увидел, как при входе во Врата четыре девушки в масках и яркой одежде совершали хаотичные движения, имитирующие удары. В момент, когда я вошел, охранник пытался выпроводить одну из девушек. По-моему, это была Толоконникова».

– Оскорбило ли выступление девушек ваши религиозные чувства? – спрашивает прокурор.

– Да, я не отношу себя к сентиментальным людям, но это событие очень задело мои чувства, до слез.

– Можете ли вы конкретизировать, какие слова произносились именно в храме? – спрашивает адвокат Волкова.

– Нет, не могу, но я не слышал слова про власть, только хулу на Господа и Церковь.

– Вы даете показание, что вы видели, как меня уводили? Скажите, я сопротивлялась? Сколько понадобилось времени, чтобы довести меня от солеи до ворот? – спрашивает Истомина Маша Алехина.

– Я уже точно не помню, – разводит он руками. – Я не злопамятный – мы, православные, все такие.

Адвокат Полозов напоминает Истомину, что тот уже виделся с Толоконниковой на другом процессе – над организаторами выставки «Запретное искусство». Истомин признается, что помнит тот эпизод. «У него пристрастное отношение к нашим подзащитным. Он до этого с ними встречался, при обстоятельствах, когда они были противниками», – возмущается Полозов.

«Сейчас 20:30, судебное заседание длится во внеурочное время, – говорит адвокат Виолетта Волкова. – Наших подзащитных нормально не кормят, завтра их поднимут в 5 утра и в 6 уже вывезут сюда для того, чтобы они могли участвовать в заседании. Получается, что наши подзащитные не будут нормально отдыхать, не будут нормально питаться ряд дней, когда будет проводиться заседание. Защита тоже не имеет права фактически на отдых. Если мы завтра опять утром начнем судебное заседание, то получится, что все то время, когда мы проводим судебные заседания, я буду спать по два-три часа. Я могу уснуть на судебном заседании, уважаемый суд, вы этого хотите?»

«Я полностью поддерживаю ходатайство моих адвокатов, а также хочу сказать, что все, что сказано по поводу режима в следственном изоляторе, – правда, – добавляет Маша Алехина. – Нас поднимают в пять утра, но выводят не в шесть утра, а в восемь, а время с шести утра до восьми мы проводим в так называемом «стакане». Это помещение метр на метр, без окон, с закрытой дверью, то есть воздух там не циркулирует, из-за этого у меня постоянная головная боль. Сейчас конец дня, у меня кружится голова, и сейчас все плывет. И еще я хочу сказать, что, несмотря на то что режимные моменты следственного изолятора предполагают доставку с суда к десяти часам вечера, практика судебных заседаний показывает, что нас доставляют к половине второго ночи. То есть у нас нет времени ни на сон, ни на то, чтобы подготовиться к заседанию. Речь идет о нашем физическом здоровье, в таком режиме мы не вытянем и двух-трех дней. Я не хочу болезней и обмороков здесь, я хочу нормально участвовать в судебном процессе. Это мое право».

Журналисты спешно передают цитаты в редакции, публика возмущенно гудит, усталые адвокаты хмурятся, а конвой с ротвейлером, как обычно, выводит троих и надевает им наручники. В изолятор их опять привезут глубоко за полночь.