Юхан Пээгель - Я погиб в первое военное лето

Вместе с ним отправился лечить раненое бедро сверхсрочник Кяпа из штаба полка, прежде служивший на бронепоезде, его ранило во время воздушного налета. Оба сидели теперь в нашей старой коляске, как некогда полковник. На животе у Кяпа была гитара, и, дергая струны, он напевал:

Германия, Германия,

великая, говняная!

Эта веселая песенка была, очевидно, собственного его сочинения, по крайней мере слова, потому что мелодия сильно смахивала на штраусовский вальс "Сказки венского леса".

(Больше я ни того, ни другого не видел, и так и не узнал, что старший сержант Лахе погиб в ноябре 1944 года в деревне Торгу на полуострове Сырее от крупнокалиберного снаряда с немецкого военного корабля. Кяпа осенью того же года, прихрамывая на одну ногу, вернулся в Эстонию, и его назначили директором хлебозавода в одном полностью разрушенном городе. И поскольку он куда более усердно занимался женщинами своего предприятия, чем мешками с мукой, не известно, сколько он на этой должности продержался. Этот веселый инвалид войны и дальше шел по жизни, как по ржи.)

73

Опять свист и грохот, визг осколков, треск ветвей, вихри земли и грязи. Только на этот раз раненые не зовут на помощь. Людей так мало, что и немцам, видимо, не просто в них попасть...

- Давай снаряд, черт тебя подери, чего ждешь!

- Не ори, это предпоследний!

Командир второго орудия (в батарее осталось только два!) младший сержант Пяртельпоэг умолкает, заметно помрачнев.

Руки у наводчика дрожат. Он весь в поту, пилотка засунута за голенище. Снаряды кончились, а что еще предстоит, одному дьяволу известно. Он механически проверяет отметки угломера, прицела и уровня, притрагивается к знакомым барабанам и рукояткам. За щитом их только трое: командир орудия, наводчик и замковый.

Огнем немецких минометов позиция до того перепахана, засыпана ветками, комьями земли, залита грязью, что это просто чудо, что здесь кто-то еще остался жив и каким-то образом покореженные осколками орудия еще способны подавать голос.

Безнадежна эта дуэль, думает Пяртельпоэг, минометы никогда не накроешь, наверняка они где-нибудь за возвышенностью. Считай, что еще сильно повезло: немец тоже бьет почти наугад, и хорошо, что линия связи с наблюдательным пунктом не нарушена. Впереди сам командир батареи Рандалу, он, несомненно, хороший артиллерист, но ведь и он чуда не сотворит. Без хорошей карты, без всякой предварительной разведки, без пристрелки, попробуй, попади.

Наступает тишина. Больше ни одной мины. Но тишина во время боя почти всегда скверное предвестие.

- Прекратить! - орет оглохший телефонист из своей норы. - Прекратить! Больше ни одного щелчка!

- Да и нечем больше стрелять, - бурчит Пяртельпоэг.

В ушах гудит. Но все же они скоро улавливают очень страшные звуки: урчание танковых двигателей и лязг гусениц справа. Там проходит неплохая щебеночная дорога, метрах в пятистах от нас.

Так. Значит, конец?

- На передки! - орет теперь телефонист. - Живо! Он выскакивает из своей норы и срывает провод с клемм.

На огневой позиции нет ни одного офицера и младший сержант Пяртельпоэг за старшего - за лейтенанта. Вийрсалу часа три назад продырявили плечо, и его передали эскулапам.

- Ты сам теперь давай, лети за упряжками! - кричит Пяртельпоэг телефонисту, потому что другой связи нет.

Проходят томительные минуты.

Почти одновременно впереди появляются старший лейтенант Рандалу с телефонистом и разведчиком, который тащит на спине тяжелую стереотрубу, а из зарослей, с треском ломая ветки, вылезают передки.

Танки на дороге, уже поравнялись с нами. Время от времени они постреливают из пушек и пулеметов. Наверно, кого-то из наших видно с дороги. Завязывается даже перепалка, но потом утихает, и опять раздаются отдельные выстрелы, разрывы снарядов и пулеметные очереди. Шум удаляется на восток. А впереди по-прежнему все так же тихо.

Батарея готова к маршу.

Рандалу, явно нервничая, изучает карту и ворчит себе под нос:

- Прорыв отсюда... Пехота группами уже увязла в трясине...

Нет, туда нам нельзя, утонем... Да, но больше нам идти некуда, нужно проскочить через дорогу, по которой прошли танки... Может, посчастливится...

Значит, мы почти в тылу у немцев, нам необходимо как-нибудь в обход соединиться со своими.

Наша маленькая колонна начинает продвигаться сквозь заросли. К счастью, земля не слишком мягкая, беспокойство вызывают только минные воронки, которыми полон весь кустарник.

Продвигаемся дальше. Впереди верхом командир и два разведчика, за ними Иванов и Рябцов с ручным пулеметом, следом одноколка связистов и потом уже вереницей тянутся остальные.

Голова колонны вышла к деревенской дороге, на ней еще не остыли следы гусениц. Ни одной живой души. Горящая полуторка. И две пароконные телеги вместе с ездовыми и лошадьми, навеки завершившими здесь в кустах свою поездку. Из-разбитых повозок просыпались в дорожную пыль пшено и лапша, у одного повозочного чудовищно разнесло полголовы и изуродовало всю верхнюю часть тела.

Связные торопливо роются в повозках, стаскивают ящики с жиром и консервами и мешок пшена.

- Куда вылезли! - кричит старший лейтенант. - Сейчас же обратно в кусты!

И вовремя, потому что с запада стало приближаться какое-то урчание. Это не танки. На дорогу выскакивают три мотоцикла с пулеметчиками в колясках. Иванов и Рябцов вопросительно смотрят на Рандалу, но тот показывает рукой: ложись, ложись, укройся!

Почти весь оставшийся личный состав успевает спрятаться в придорожном кустарнике, только орудия и лошади немного отстали.

Мотоциклисты останавливаются метрах в пятидесяти от нас. Один из них выскакивает из коляски и пристально смотрит вперед. Местность отсюда далеко не просматривается, в полукилометре пустая дорога исчезает за поворотом. Немец идет к повозкам, шарит в поклаже, громко смеется и что-то говорит своим, те тоже смеются. Потом возвращается к мотоциклу. Тщательно прислушивается. Один из мотоциклистов берет бинокль и внимательно оглядывает кустарник по обе стороны дороги. Нас он не разглядел, потому что по-прежнему спокоен.

И тут происходит нечто совершенно неожиданное. Лошади одной из упряжек начинают вдруг визгливо ржать. Ну, ясно, упряжки ведь теперь сборные, лошади в паре незнакомые, непривычные, и нет ничего удивительного, что они норовят укусить одна другую и лягнуть. Правда, буянят они все же довольно далеко от дороги, а мотоциклисты на порядочном расстоянии от нашего укрытия, но все же что-то до них доносится. Они продолжают прислушиваться, а кони расходятся все больше, или - это только нам так кажется? Во всяком случае немец с биноклем довольно правильно указывает направление, где происходит возня.