Артур Макарьев - Битлз: секретные материалы

В шоу-бизнес вернется только один из компании, смакующий шотландские виски с экзотическими в те годы орешками кешью в кафе «Молодежном», Юрий Айзеншпис, и умрет известным продюсером осенью 2005 года.

Кстати, в баре «Казино» Сушкину с Марковым виски принесли в простом графинчике. Марков улыбнулся — ну точно, как в кафе «Молодежном».

Взяли еще орешков кешью, здесь они были очень вкусными, ну точно как когда-то в коробочке Сережи Кострова.

Выпили, причем Марков разбавлял виски содовой, закусывал орешками.

Сушкин, улыбаясь, посмотрел на него:

— Что, так и пьешь эту «бутелягу»?

— Да как-то привык.

— И кто тебя этому научил?

— Да англичане-стажеры, когда приезжали в институт в шестидесятых, виски-то у нас в те годы свободно продавали и в «Елисеевском», и в Столешниковом переулке, и стоил он от девяти до двенадцати рублей.

— Да я тогда не очень его любил, — сказал Сушкин, — это уже позже жизнь заставила.

Улыбнулся и посмотрел на часы.

— Ну, старик, рад был нашей встрече. У меня завтра утром самолет, а заехать еще нужно в пару мест.

Достал деньги, хотел расплатиться.

— Да ладно, ты что? — улыбнулся Марков. — Я не бедствую, заплачу.

— Будешь в Вене, заходи, — сказал Сушкин.

За столом у Кострова уже хорошо выпили. Кто-то подсаживался, кто-то уходил, заняв рубль, а то и два у Юры Айзеншписа, клятвенно обещав вернуть через неделю, во вторник. Разговоры велись все больше теоретические: кто из московских коллективов как играет и когда кто-нибудь из них выйдет на международный уровень.

В Нигерию по делам один из совладельцев «Граппелли интернэшнл» Сергей Костров прилетал как раз 19 января 2006 года, когда в Москве было -38°, а здесь всего +43°. Купить что-нибудь выпить в Duty Free аэропорта удалось с трудом, магазин был где-то в закоулках аэропорта, да и то полупустой. Из известных сортов виски только «Белая лошадь». Взял три бутылки и упаковку из 12 баночек американских «кешью натс», прихватил и упаковку содовой, все сложил в пакет. После встречи с президентом страны Олусегуном Обасанджо в сопровождении охраны отправился в дельту Нигера, в городок Варри, где, собственно, и были основные деловые интересы «Граппелли интернэшнл», у которой повстанцы «Движения за освобождение дельты» воровали добываемую нефть.

Сидя в большом и бестолковом гостиничном номере, уже два часа ожидал лидера повстанцев Джомо Габомо — генерала Али, неожиданно дверь номера открылась, и на пороге, крича, появился высокий нигериец. Крича на Кострова, пытался объяснить ему по-английски, что белые разграбляют природные богатства Нигерии. Крича еще минут двадцать, вдруг по-русски сказал:

— Товарищ, давай выпьем.

В ответ услышал тоже по-русски:

— А что, давай выпьем.

— Товарищ, вы разве русский? — ошарашенно спросил Джомо Габомо.

— Русский. И выпить есть чего, — подтвердил Костров.

Генерал Али, он же Джомо Габомо, развалился в кресле. Свои не совсем чистые армейские ботинки водрузил на стол, рядом со стаканами, орешками кешью и бутылкой виски «Белая лошадь». Бутылку взял, посмотрел крышку, печати, сам открыл, понюхал, разлил по стаканам.

— Ну, будем, товарищ!

Костров выпил первым. Генерал Али — за ним.

— Ух, — выдохнул, — настоящая «Лошадь», не яд!

— А зачем мне тебя травить? — спросил Костров.

— А кто вас, белых, разберет? Говорите одно, делаете другое.

Габомо взял бутылку, разлил по стаканам.

— Ну что, между первой и второй перерывчик небольшой! — выпил залпом.

Раскрыл ладонь и высыпал орешки, всю баночку. А затем из не очень чистой ладони отправил все в рот.

— Ты что заканчивал? — спросил Костров.

— МЭИ, — ответил Габомо, он же генерал Али, расплевывая орешки. — А ты, товарищ, где учился?

— В МГИМО, — ответил Костров.

Достал визитную карточку на русском языке и передал Габомо.

— Ну что, товарищ Костров, — прочитал, — выпьем еще, бог троицу любит. Двадцать процентов — и я охраняю твою нефтедобычу здесь, в долине. Ну что, годится? — И протянул Кострову стакан.

— Годится! — сказал Костров, чокаясь. — Десять процентов — и разошлись. Ты что закашлялся, Габомо? Советские выпускники таких подлянок не делают.

— Ради нашей дружбы, восемнадцать процентов, ты мне симпатичен, и чего тут говорить. Допьем бутылку и по рукам?

Разлил по стаканам:

— Ну что?

— А я и не думал, — сказал Костров, — что ты согласишься на десять процентов.

— Да ну тебя. — сказал Габомо. — Пойми, Се-рега, восемнадцать процентов — самый раз.

— Ну ладно, пятнадцать процентов — и разбежались.

Чокнулись.

— Ну что, пятнадцать процентов? — спросил Габомо.

— Если не будешь обманывать, то пятнадцать процентов. Хрен с тобой, — улыбнулся Костров.

— Ну вот и ладно, пятнадцать процентов. Умный ты, Костров. Жаль, что выпить больше нет, — сказал Габомо.

— Почему нет, — ответил Костров.

— А что, есть?

— Посмотри там, в пакете, — сказал Костров.

Габомо позвал кто-то. Охрана впустила длинноногую чернокожую девушку в мини-юбке, в черных чулках и кожаных черных сапогах.

«Это в жару-то?» — мелькнуло у Кострова.

Габомо сказал ей что-то, она принесла пакет, достала бутылку виски. Габомо бесцеремонно рассмотрел содержимое пакета, достал банку орешков, отдал девушке, одну — Кострову, другую взял себе. Достал банки содовой. Открыл одну, выпил, сказал по-русски:

— Виски с содовой — кайф!

Ночью Кострову снилось разное. Вдруг появился Миша Сушкин с Марковым в кафе «Молодежном», вспомнилось, как играл в группе «Виражи». Потом появилась Эмили, девушка Габомо, она почему-то танцевала голая, но в чулках и черных сапогах.

Где-то ближе к утру захотелось пить. Встал, нашел содовую, выпил. В соседней комнате вместе с Эмили, которая так и не сняла ни чулок, ни сапог, не раздеваясь, спал Габомо в своих не очень чистых ботинках. Услышав шум, приоткрыл левый глаз, увидел Кострова, перевернулся на другой бок и захрапел.

Где-то в 6 утра он со своими людьми ушел, разбудив Кострова. Только и сказал:

— Пятнадцать процентов, не забудь.

Костров пошел к себе, еще часа полтора поспал, а затем поехал в Лагос. Через день уже был в Лондоне.

Марков в баре «Казино» оставался еще минут пятнадцать. Еще раз посмотрел на стены, оделся, вышел, сел в машину, разбудил задремавшего водителя и поехал домой.

И в машине, и дома его не оставляли воспоминания, в общем, как ни вспоминай, кругом «фальшивые хлопоты», молодые, амбициозные, талантливые, они готовы были что-то изменить на эстраде. Но и что можно было изменить в стране, в которой слова «буги-вуги», «рок-н-ролл» воспринимались как нечто отрицательное, порицаемое общественным мнением. Сейчас же, когда вроде бы и прошла волна отечественных вокально-инструментальных ансамблей и им на смену пришли другие, готовые перепевать репертуар коллективов, для которых рок-н-ролл был крамолой, а идеалом была массовая вокально-инструментальная культура, — сейчас это стало все называться «попса», и все на эстраде уверены, что «попса» — это то, что нужно, чтобы заработать деньги, а рок-н-ролл народ не воспринимает.