Нина Алексеева - Одна жизнь — два мира

— Это американская нищенка, — видя мое недоумение, подсказала Надежда Васильевна.

— Но она так хорошо одета, кто же ей подаст?

На такую нищую на улице Горького в Москве с завистью оглядывались бы москвички.

Мне казалось, что в этот тихий теплый летний вечер всю толпу прохожих только что выпустили из магазина, одев во все новое.

— Давайте купим чулки, — предложила я Надежда Васильевне, проходя мимо небольшого магазинчика, на окне которого было написано «99 центов пара». Цифра эта мне показалась смехотворной. Я зимой сама покупала за 400 рублей пару.

Но как только мы вошли в магазин, раздалась русская речь:

— Очень рады, заходите. Вы с советского парохода?

«Откуда она знает? Что, у нас на носу, что ли, написано?» — подумала я.

Большой универсальный магазин, в который мы попали, поразил меня пышным блеском и богатством товаров. Но меня больше всего поразили люди, их беззаботное состояние, как будто нигде в мире ничего не происходит. Это меня не только удивило, а прямо потрясло. Уже четвертый год шла не просто какая-то война, а мировая война, и вдруг я попала в страну чудес, где даже намека на войну не видно. А вот в магазине, несмотря на все, как мне показалось, несметное богатство, я ничего не купила.

На обратном пути наши мужчины зашли в какую-то забегаловку выпить по кружке пива, меня поразили соленые орешки. Почему соленые? Никогда в жизни не предполагала, что орехи могут быть соленые.

Наступили уже глубокие сумерки, когда мы возвращались к себе на пароход, мимо нас проходила беззаботная молодежь, и редко, очень редко попадались военные. Ни одного искалеченного человека, ни одного раненого. «А ведь сколько калек уже бродит по моей стране! И эта страна как будто тоже воюет?» — почти с отчаянием, думала я, вспоминая свою за океаном, их измученные лица, без смеха и радости.

— Что вас поразило больше всего? — спросил меня вдруг вечером за ужином Павел Федорович, капитан нашего парохода.

— Веселые старушки в девичьих шляпках, — ответила я.

Эту последнюю ночь мы решили провести в кругу своих друзей на пароходе. Ужин был роскошный. Повар на этом пароходе был просто художник, он готовил с такой любовью, я ни в одном ресторане никогда не ела так вкусно.

Наш капитан Павел Федорович с улыбкой заметил:

— Нина Ивановна, я внимательно смотрел на вас и видел, как вы скептически перебирали вещи, и ни одна вещь не привлекла ваше внимание. Я не первый раз в Америке, поэтому хочу вас предупредить: не ищите здесь те качественные вещи, которые вы хотели бы приобрести. Их здесь нет. Американцы покупают вещи на один сезон. Здесь ничего не покупают на ощупь, как мы привыкли. Чтобы вещь была добротной. Такого понятия здесь нет. Я просто хотел предупредить вас, не трате на это время.

И действительно, все вещи показались мне просто дешевкой. Много, пестро, но ни одной крепдешиновой блузочки или платья, ни одних приличных шерстяных брюк я не видела, сплошная синтетика, к которой мы еще не привыкли, и эти изделия показались мне просто тряпками, на которые было жалко тратить деньги.

Но все-таки на следующий день мы с Надеждой Васильевной, чтобы предать себе надлежащий вид и быть менее заметными, отправились в магазин купить себе что-либо из одежды.

Я от души смеялась над тем, что среди такого огромного количества товаров я ничего купить не хотела. Выбрать вещь по вкусу — нашему, конечно, — оказалось не так просто. Перемерено было столько платьев, сколько я за всю свою жизнь не имела.

— Вы знаете, Кирилл Михайлович, вот за Нину Ивановну вам нечего опасаться, но посмотрите, посмотрите на мою Наденьку, как она носится. Накупит сейчас всякой всячины, которую потом надеть нельзя будет… Ну, так и знал, уже шляпку тащит.

Меня удивило, что, как только мы вынимали наши доллары для расплаты, нам их немедленно меняли и спрашивали, нет ли у нас еще таких долларов.

Часам к пяти усталые, но довольные мы вернулись на пароход.

Здесь нам капитан сообщил, что он получил распоряжение отправиться в Такому на погрузку. Наступили грустные минуты прощания.

В целях экономии государственных денег почти все должны были жить на пароходе до тех пор, пока не получат билеты на поезд. Почему-то нам было сделано исключение, наши вещи без таможенного осмотра были отправлены прямо в гостиницу.

— Странно, — недоумевала я. — Разве здесь багаж не просматривают? А у нас проверяли всех без исключения. Логично, казалось, должно быть наоборот.

— Не волнуйтесь, — ответил капитан, — где нужно, проверят все до ниточки.

Провожали нас тепло, все просили писать. Надежда Васильевна расплакалась:

— Я бы так хотела с вами в Мексику. Я без вас буду скучать.

Мне жалко было покидать их. Это были свои, русские люди. Капитан уже стоял на своем мостике и готов был дать команду поднять якоря, когда я вдруг заметила, что мой Володя исчез.

— Павел Федорович, мой сын исчез, — крикнула я капитану.

— Отставить! — прозвучала команда капитана. — Искать ВОЛОДЮ!!!

— Есть искать Володю! — ответили матросы и бросились вверх и вниз по лестницам.

Прошло почти полчаса томительного ожидания, я не на шутку была перепугана.

— Найдем, — успокаивали меня все, — ведь только что он был здесь.

Обыскали все каюты. Каюту друга Володи — врача. «Облазили все люки, — докладывали матросы, — Володи нигде нет». Стало нестерпимо страшно. А вдруг утонул? Я обошла кругом корабль, смотрела со всех сторон в воду, как будто что-то надеясь увидеть там.

В это время появился механик корабля — толстый, добродушный моряк. Кличка его «старый морской волк» не клеилась к нему, с его ласковой улыбкой. Узнав, чем вызвана суматоха, он заявил:

— А ну-ка я поищу.

И вскоре он вывел заплаканного, бледного Володю.

— Где ты пропадал? — бросились к нему все.

А механик, заливаясь от смеха, рассказывал:

— В шкафу у меня спрятался. Вы его оставьте здесь, у нас, мы его юнгой сделаем.

— Я не уйду с парохода. Я останусь здесь. Я не хочу ни в какую вашу Америку, я вернусь к бабушке, домой, — категорически, безапелляционно заявил Володя.

К нам спустился капитан Павел Федорович и твердо пообещал Володе, что, как только завтра утром пароход вернется обратно из Такоми в порт, он сейчас же придет к нам в гостиницу и увезет его обратно с собой. И даже после этого, когда мы наконец спустились с парохода, Володюшка был безутешен. Весь вечер просидел он на подоконнике в гостинице и с глубокой тоской смотрел на море, туда, где уж давно скрылся наш советский пароход «Балхаш». Расставание было очень тяжелое не только для Володюшки, но и для нас. Обрывалась последняя ниточка, когда мы еще стояли на палубе нашего парохода, мы как будто еще держались на своей земле. Сойдя с парохода, мы потеряли нашу почву под ногами и оставались одни в этом огромном, незнакомом, чужом океане.