Жан Кормье - Че Гевара

1 ноября Фидель объявляет по радио об «окончательном исчезновении нашего великого команданте Ками-ло Сиенфуэгоса». С тех пор 28 октября кубинцы бросают цветы в море и во все водные потоки, чтобы почтить его память. Че будет долго оплакивать того, кто был ему братом.

«Камило был товарищем в ста сражениях. Он лицо кубинского народа. Я слышу, как он изголяется над врагом во время переправы Алегриа-дель-Пио. Он был повелителем нашего авангарда. Боролся с опасностью как с быком на корриде. Однажды он убил солдата вражеского авангарда и на лету подхватил его ружье, прежде чем то коснулось земли. Честность для него была как религия».

Сегодня Камило дважды является частью семьи Гевара: Алейда назвала своего сына Камило, так же как Ильдита дала имя друга отца своему второму ребенку.

26 ноября Совет Министров официально назначает Че президентом Национального банка. Один из самых волнующих моментов его жизни. Чтобы помочь ему выполнить миссию, он призывает к себе того, кто был его спутником в его поездке в качестве посла, Сальвадора Виласека и предлагает ему пост администратора. Виласека вспоминает об этом:

— Вы шутите, команданте, — ответил ему я. — Как я могу быть администратором, я не знаю, так сказать, ничего о деятельности банка!

— Ну и что? Я тоже!

Так, с 12 июля 1960 года по февраль 1961 года Виласека помогает Эрнесто в Национальном банке.

В Гаване, в кабинете, где он заканчивает книгу в сорок четыре пункта размышлений о Че, сеньор администратор рассказывает:

«Во время путешествия по миру, в котором я его сопровождал, Че попросил меня дать ему уроки высшей математики. Я ответил ему: «Ясно, что дам, но прежде всего в каком состоянии ваша начальная математика?» По его недовольной гримасе я понял, нужно начинать с самого начала. Затем я забыл, убежденный, что он слишком занят. Однажды в сентябре 1959 года он попросил меня установить в его кабинете черную доску с мелом и тряпкой».

До июня 1964 года по два часа в день, в четверг и субботу, Че будет брать уроки математики.

— Он начал с изучения исчисления бесконечно малых величин, интегральных уравнений, а затем дифференциальные уравнения. Обучение было второй его натурой, как религиозное действо. Занятия заканчивались, из преподавателя я превращался в ученика, я слушал, как он философствует о проблемах страны. До того момента в начале 1964 года, когда я признался, что передал ему все свои знания, он попросил: «Перейдем к линейному программированию». Экономисту, которым он стал, это необходимо, чтобы идти дальше. Я прочитал кое-что по этому вопросу, но им не владел. Тогда Че предложил: «Хорошо, будем изучать вместе». Это мы и сделали. Во время октябрьского кризиса я продолжал давать ему уроки, всегда два раза в неделю, в Пинар дель Рио, где он располагался.

Уроки, которые Виласека дает Че, не единственные; верный своей педагогической страсти, Эрнесто тоже в свою очередь дает их. Каждый день с пятнадцати до восемнадцати часов четверо молодых барбудос, Арри Виллегас Тамайо, Дариэль Аларкон Рамирес, Карлос Куэло и Аргудин приходят продолжать начатое в Маэстре обучение чтению, письму, математике, истории, географии… Они по очереди читают ему газеты, таким образом проверяя свои способности, охраняют Че во время всех его передвижений по острову или за границей.

— Не забудьте ваши ручки и тетради, — повторяет он им каждый раз. — Они так же важны, как пистолет.

Дариэль Аларкон сегодня вспоминает, с каким упорством он образовывал их:

— В понедельник он просил у нас ключ от машины и хранил его до субботы, дня экзамена. Так он был уверен, что мы не проведем время, бездельничая и флиртуя. «Для этого есть воскресенье», — повторял он. В то время у нас был Кристел Империал 1959 года, из последних импортных на острове, подарок Фиделя и Камило. Он стоил восемнадцать тысяч долларов. И нам нравилось кататься на нем.

Однажды он услышал наш разговор об Арри Виллегасе, по прозвищу Помбо. Более развитый, чем мы, он ходил в колледж и таким образом имел шанс прогуливать свои занятия, а не быть вынужденным приходить, как мы, в кабинет Че. Через минуту он спешит в колледж, чтобы у директора убедиться, что Помбо вовсе не усидчив. Он привел его к себе, на Пятидесятую авеню и Тридцать седьмую улицу в Мирамар, закрыл его в своем гараже, где приказал ему раздеться, так в кальсонах бедный Помбо провел неделю наказания, имея только право выйти, чтобы поработать в саду, занять свои руки, если учеба его не интересует.

Между уроками, которые он дает, и теми, которые получает, Эрнесто особенно привязан к своей работе экономиста. Отношения с миром международных финансов для него новый опыт.

— Я вспоминаю некоего Марча, — рассказывает Виласека. — Он был вице-президентом Американского банка и очень стремился встретиться с Че, президентом Национального банка. Эрнесто принял его в час ночи.

Можно представить себе лица ученых банкиров лондонского Сити, имеющих дипломы Гарварда, или Яле, на бирже Нью-Йорка, или крекинге японского финансового мира в Токио, когда они узнают о назначении герильеро на пост президента Национального банка. Однако на этот раз Че больше не на посту, «созданном для него, чтобы не быть забытым», как об этом говорили за кулисами. Фидель искал банкира-революционера. Филипе Пасос был уважаем в среде международных финансов, но у него не было ничего от убежденного левого.

Эрнесто будет подписывать «свои» билеты — «Че», достоинством в двадцать песо с изображением Камило Сиенфуэгоса, экземпляры первой серии которых продаются сегодня в Гаване по цене золота.

10 декабря для Че день ликования. Прежде чем передать крестьянам первые акты собственности, он объявляет:

— Сегодня я подписываю акт о кончине латифун-дизма. Никогда я не думал, что смогу с такой гордостью и удовлетворением поставить свою подпись под заключением о смерти пациента, которого я помогал лечить.

Че унаследовал заботу о кубинских деньгах в момент, когда усиливается давление Соединенных Штатов. Посол в Гаване Филипп В. Бунсал предупредил нового президента Освальдо Дортикоса и государственного министра Рауля Роа, что на Кубе существуют «решительные и согласованные усилия, направленные на уничтожение традиций дружбы между кубинским и североамериканским народами». Обвинения посла не прямо направлены на двух наиболее близких соратников Фиделя, его брата Рауля и Че, которые тем не менее не меняют свою линию поведения. Принимая во внимание коммерческий баланс за десять последних лет, Куба экспортировала на 133 миллиона долларов в социалистические страны и импортировала из них на 14 миллионов долларов, то есть благоприятное сальдо в 119 миллионов. В конце первого года Революции одна фраза возвращается как лейтмотив: «Сахар оплатит наши новые заводы». В этих условиях незачем обращать внимание на большие глаза дядюшки Сэма. Напротив, Че объявляет: