Елена Булгакова - Воспоминания о Михаиле Булгакове

Мои частые посещения МХАТа в конце двадцатых — начале тридцатых годов все больше и больше сближали меня с театром, и я искал случая лично познакомиться с его актерами, а более всего с самим автором «Дней Турбиных».

Случай такой представился.

Наступил 1932 год. На сцене МХАТа возобновился спектакль «Дни Турбиных». Я продолжал часто посещать Художественный театр, одновременно я увлекался верховой ездой. Занятия в школе верховой езды Осоавиахима проходили в большом здании манежа военной академии в Земледельческом переулке. Вместе со мной в группе занималась Любовь Евгеньевна Белозерская. О том, что она была в то время женой М. А. Булгакова, я и не подозревал.

Однажды я участвовал в конноспортивном соревновании в паре с Любовью Евгеньевной, с которой приходилось мне в то время часто общаться на тренировках. Беседуя на театральные темы, Любовь Евгеньевна мне сказала, что автор «Дней Турбиных» ее муж. Приза мы тогда не получили, но награды мне не требовалось. Для меня было важно, что я выступал в паре с женой Булгакова и что теперь я попытаюсь повидаться с самим писателем. Но под каким предлогом?..

В описываемое время я работал в лаборатории одного из московских вузов, а мой друг Женя Островский, физик по специальности, был научным сотрудником в другом НИИ. Одной из научных тем, представлявших в то время значительный интерес, была разработка способа получения некоего ценного сплава. В жизни обеих лабораторий, наряду с серьезными делами, были и комедийные моменты. И мы с Женей решили написать пьесу, посвященную замечательному сплаву, который мы назвали «сатурн», а саму пьесу — «Сатурн и его спутники». Но тут мы узнали, что на такую же тему написал пьесу известный драматург Киршон, называется она «Чудесный сплав» и будет поставлена в нескольких московских театрах, в том числе и в МХАТе. Постановка «Чудесного сплава» в МХАТе и в Театре им. Ермоловой вызвала у нас негодование. Мы нашли ее весьма неправдоподобной, хотя у зрителей она имела большой успех. С упорством взялись мы за писание своей пьесы и вскоре осилили две картины первого действия. Дальше наше творчество застопорилось, а впереди мыслились еще четыре картины.

После долгих размышлений мы пришли к выводу: необходимо посоветоваться с настоящим драматургом, и решили, что лучше всего — с Булгаковым.

А как это осуществить?

Когда я познакомился и даже подружился с Любовью Евгеньевной, то решил, что попрошу ее познакомить нас с Михаилом Афанасьевичем. Я рассказал ей о задуманной пьесе. Она охотно согласилась и обещала позвонить мне по телефону. Через два или три дня раздался звонок.

Помнится, это было в ноябре 1933 года. Любовь Евгеньевна мне сообщила, что такого-то числа по такому-то адресу мы должны прийти к семи часам вечера. Нас примет Михаил Афанасьевич.

Мы отправились и в назначенное время позвонили в старинную квартиру на Большой Пироговской улице. На наш звонок дверь, к моему удивлению, открыла не Любовь Евгеньевна, а молодая элегантная дама с удивительно добрым, привлекательным лицом. «Елена Тальберг», — мелькнуло у меня в голове.

Дама, по-видимому, почувствовала наше смущение и первая вступила в разговор:

— Пожалуйста, проходите. Вы — Раевский?

— Да.

— Любовь Евгеньевна говорила нам, что вы желаете встретиться с Михаилом Афанасьевичем. Пожалуйста, раздевайтесь и проходите сюда, он сейчас выйдет.

Из маленькой передней мы прошли в довольно большую комнату, посреди стоял овальной формы стол, а с противоположной от прихожей стороны две или три ступеньки вели в соседнюю комнату, как выяснилось — в кабинет писателя. Стены комнаты, куда мы вошли, были увешаны многочисленными фотографиями, карикатурами и окантованными вырезками из журналов и газет.

Взглянув мельком, я узнал лица некоторых актеров МХАТа.

Дама продолжала любезно и доброжелательно разговаривать с нами. Я догадался, что в личной жизни Булгакова произошли перемены. С Любовью Евгеньевной у него, по-видимому, сохранились хорошие отношения, но женой его она уже не была.

— Вы, кажется, написали пьесу? — спросила нас дама.

— Да, собственно, не написали, а собираемся написать.

— Это очень интересно. Вы работаете или учитесь?

Мы отрекомендовались, вкратце рассказали о себе и через несколько минут почувствовали, словно находимся в давно знакомом доме, хотя имени его хозяйки мы еще не знали. Прошло, может быть, десять — пятнадцать минут, разговор наш приобретал все более оживленный характер. Я сидел спиной к той двери, что вела в кабинет, когда она резко открылась, и, обернувшись, я увидел на пороге человека, стоявшего, как мне показалось, в театральной позе с поднятыми над головой руками. Я понял, что это был Михаил Афанасьевич Булгаков. Он простоял несколько мгновений, озирая нас, сидящих у стола, потом, подав мне первому руку, быстро сказал:

— Булгаков!

Мы с Женей представились. Беседа с хозяйкой дома прервалась, но только на мгновение.

— Лена! Хорошо бы пива! Как вы на это смотрите? — спросил Михаил Афанасьевич, усаживаясь к столу между нами.

Тут же появились бокалы и пиво. Елена Сергеевна незаметно удалилась в соседнюю комнату, и мы остались втроем.

— Так вы написали пьесу? — начал Михаил Афанасьевич.

— Нет, не написали, а только начали. Есть план, действующие лица и наброски двух картин.

— О чем же вы хотели поговорить со мной?

— Нас главным образом волнует тема. Нам она кажется интересной, но как воспримет ее зритель?

— Только тема? Но ведь тема это не все. Она может быть любой! Вот перед вами бокал с пивом тоже может служить темой. Вы верите в то, что написали, и в то, что собираетесь написать?

Меня, а также, как я понял, и Женю, признаться, озадачило все, что тогда высказал писатель. Мы ставили тему превыше всего, взялись писать пьесу только потому, что считали важным показать зрителю мир, ему неведомый, а для нас живой. Не будь этой борьбы за сплав, и в голову не пришло бы нам заняться драматургией. Мы поэтому замялись с ответом.

Булгаков продолжал:

— Вот мне как-то раз один старик принес на прочтение свою повесть, я ее прочел, а потом спросил его: «Вы верите в то, что написали?» И знаете, что он мне ответил? «Нет, не верю!» Тогда я ему сказал: чего же вы хотите тогда от меня?

Мы рассмеялись и тут же подтвердили, что, безусловно, верим в свою пьесу и никак не представляем себя на месте этого старика.

— Ну вот и отлично! Так рассказывайте, какая же тема, как называется пьеса, действующие лица…

Я пояснил, что стержнем в пьесе является борьба за сплав и как нам представляется в общих чертах все развитие действия.

— Ну что же, пожалуй, это может быть интересным! — очень сдержанно проговорил Михаил Афанасьевич.