Ирена Желвакова - Герцен

Среди авторов «Письма к редактору» исследователями назывались имена Чернышевского, Добролюбова, самого Н. Серно-Соловьевича. Вопрос еще требует дальнейшей разработки. Версия об авторстве Н. Серно-Соловьевича представляется сомнительной.

Заметим, что слово «энергия», своеобразный символ молодого, полного надежд предреформенного времени, постоянно присутствует и в цитированных выше письмах Герцена, и в письме Серно-Соловьевича.

Последнему, решительному доводу (лат.).

Тайных судилищ (нем.).

Благодаря дарам потомков Герцена — Натальи Петровны Герцен, Леонарда Риста, семьям Сержа и Мари, Михаила и Маргариты Герцен, Кристиана Амфу, Жана Пьера, Марселя, Симоны, Франклена, Элеоноры Рист Дом-музей А. И. Герцена за 35 лет пополнился сотнями уникальных экспонатов.

Крестьянское движение. 1827–1869: В 2 вып./Подг. к печати Е. А. Мороховец. М.; Л., 1931. Вып. 2. С. 17, 20.

Состав комитета до сих пор точно не установлен, хотя исследований проведено множество и вероятные его участники названы: братья Серно-Соловьевичи, Н. Н. и В. А. Обручевы, А. А. Слепцов и др. Сочувствующими и осведомленными, возможно, были Добролюбов и Чернышевский.

Ученые, специалисты темы, сразившиеся в полемике, свидетельствуют, что замыслы тайного общества в начале 1860-х годов возникали у многих лиц и только некоторые привели к созданию «Земли и воли». Слепцову удалось к середине 1862 года сплотить тайные кружки в провинции и провести переговоры с комитетами революционных организаций в Польше. 1 марта 1863 года в «Колоколе» в специально выделенной редакционной заметке сообщалось: «Мы достоверно знаем, что столичные и областные круги соединились между собой и с офицерскими комитетами — сомкнулись в одно общество. Общество это приняло название „ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ“».

Этому редкому человеческому типу, этому непременному участнику пропагандистской деятельности среди раскольников, публикатору документов церковного раскола и острому наблюдателю жизни вокруг Герцена, а в дальнейшем ренегату, сдавшемуся русским властям, мемуарист посвятил целую главу в «Былом и думах». Он сделал, как всегда, тончайший анализ, я бы сказала, ювелирное вскрытие своего противоречивого героя, которого назвал «нигилистом с религиозными приемами». Представил его жизнь как историю одного из ярких осколков ушедшего поколения, обозначил его дорогу неутомимой, разбросанной деятельности и путь к предательству, раскаянию и покаянию. К Кельсиеву Герцен до крайности терпим, потому что конкретно он никого не выдал. В «Былом и думах» даже заключал, что «бросать в Кельсиева камнем — лишнее: в него и так брошена целая мостовая».

О своих впечатлениях от встречи, произведшей на него прекрасное впечатление, Достоевский напишет в «Дневнике писателя»: «Я редко встречал более мягкого и радушного человека».

Работа в Доме-музее и собирательство за рубежом дали автору возможность узнать о третьей встрече, о которой прежде не было известно. Через 125 лет фотография обнаружилась в калифорнийском городе Окленде, у праправнучки Герцена — Антуанетты Рист-Констабль. Об истории находки см.: Желвакова И. А. Тогда… в Сивцевом. 4-е изд. М., 2009.

Образ героя Сервантеса, эволюционировавший в публицистике Герцена и созданный в противовес Тургеневу (выступившему в 1860 году с речью «Гамлет и Дон-Кихот»), носит во многом полемический характер. В 1856 году после знакомства с работой «С того берега», где образ Дон Кихота был значительно снижен и использован в целях показа благородных, но беспочвенных и поэтому побиваемых самой жизнью «рыцарей» революции 1848 года, Тургенев ответил Герцену. Для Тургенева Дон Кихот выражает «веру прежде всего, веру в нечто вечное, незыблемое, в истину»: «Он знает, в чем его дело, зачем он живет на земле, а это — главное знание». «Жить для себя он счел бы постыдным». В дальнейших своих статьях, и главное в «Концах и началах», Герцен продолжает усиливать черты, вызвавшие отповедь Тургенева. «Тип Дон-Кихота выветривается на наших глазах, становится реже и реже, никто не думает о том, чтоб, по крайней мере, снять фотографию», — пишет Герцен. Образ героя Сервантеса многогранен, и Герцен пользуется им для характеристики деятелей разных эпох. Конечно, особое место — у Маццини и Гарибальди, «у двух величавых теней высшей вершины революционного хребта». (Они верили и боролись, верили даже тогда, «когда уходили из жизни, иногда вопреки уму».)

Европейской породе ( лат.).

Воскрес! (лат.).

Этот дом — в центре Женевы, на той же «Дубовой дороге» (Route de Chéne). Только обширного сада больше нет, и здание предназначено для всякого рода общественных организаций.

«Страшное самоубийство» Серно-Соловьевича в августе 1869 года.

Новая семейная история доставит всем немало терзаний: Ш. Гётсон через три года после внезапного исчезновения будет найдена в Роне.

Профильный портрет Герцена на темном «рембрандтовском» фоне неоднократно копировался Татой по просьбе семьи и сохранился в известных нам оригинале и авторских повторениях — в Доме-музее А. И. Герцена, в Музее И. С. Тургенева (Буживаль, Франция, из семьи Л. Риста) и в семье Сержа Герцена, у его сына Мишеля. Подлинник Н. Н. Ге был куплен П. М. Третьяковым и выставлен в Третьяковской галерее.

Кельсиев В. И. Исповедь//ЛН. Т. 41–42. М., 1941. С. 253–470.

Кельсиев В. И. Пережитое и передуманное. СПб., 1868.

Нижний этаж (фр.).

При любезном содействии правнука Герцена Сержа Герцена и его жены Мари, глубоко посвященных в жизнь своего предка, я оказываюсь в том самом месте на берегу Леманского озера, в том самом замке Пранжен — бывшей резиденции принца Жозефа Бонапарта, где прежде, года полтора провел Вольтер, о чем Герцен даже не подозревал. (Символическое совпадение: писателя воспримут посмертно как «Вольтера XIX столетия».) Старый дом помнит многих своих сиятельных постояльцев, теперь увековеченных в Музее истории Швейцарии. Только вот в экспозиции, не так давно открывшейся, слова нет о нашем соотечественнике, кстати, швейцарском гражданине.

Несправедливости его посмертной судьбы на чужбине остро чувствуются и в холодном модерне свежевыкрашенных залов, и в разномастной череде музейных экспонатов, где случайно задержалась обычная «вещь века», — бог весть кому принадлежавшее инвалидное кресло на колесиках — то ли как знак той далекой драмы, то ли просто бесполезный реквизит из давно истлевшей декорации… Директор и хранительница музея Шанталь де Шулепникофф (с русскими корнями), кажется, ничего не знает о знаменитом русском «квартиросъемщике», но с большим желанием соглашается на предложение прислать материалы о Герцене.