Адольф Эрнстхаузен - Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

– Что это такое?

– Наверное, «хиви», – прошептал он мне в ответ, – которые собирают здесь хворост. Они тоже должны нас слышать – ведь мы же разговаривали довольно громко. Если бы это не были «хиви», вряд ли бы они стали так беззаботно болтать, но просто тихо покончили бы с нами.

Когда через пять минут мы добрались до нашего командного пункта, то услышали позади себя в буковом лесу интенсивную перестрелку. Немедленно отправленный туда дозор обнаружил точно на том месте, где мы чуть ранее услышали русскую речь, несколько румынских санитарных повозок, которые должны были вывезти раненых и которые следовали за нами с пятиминутным интервалом. Русские разграбили повозки и увели с собой лошадей. Рядом с повозками лежали расстрелянные сопровождающие, возчики и санитары.

Над несколькими небольшими крестьянскими домишками, в которых размещались штабы и конная артиллерия, царило напряженное молчание. Этот опорный пункт – если только его можно было так называть – располагался на полого поднимавшемся к Лабине склоне и несколько правее линии, по которой проходили леса, покрывавшие левый склон. Там на опушке леса стояли рейтары – как некогда в Германии называли артиллеристов конной артиллерийской батареи – с карабинами на изготовку. Когда мы с адъютантом, переговариваясь, приблизились к ним, один из них, крупный мужчина, подошел к нам и сказал:

– Пожалуйста, говорите потише, господин майор. Как раз здесь в лесу появились русские. Они, по-видимому, еще не заметили, что мы залегли здесь наверху.

– Откуда вы так хорошо говорите по-немецки?

– Да я немец из Трансильвании. На нашей батарее нас таких несколько человек.

– Ах да, вы же теперь относитесь к Румынии [32] , а не к Венгрии. Об этом я как-то не подумал.

– Так точно, и, к сожалению, не к Германии. Но под румынами все же лучше, чем под венграми.

Из всего случившегося и виденного нами можно сделать вывод, что мы, вероятно, окружены противником уже с трех сторон. Оставался еще открытым лишь наш правый фланг. Я доложил об этой ситуации в штаб дивизии. Несмотря ни на что, мы улеглись привычным нам уже образом и тут же провалились в сон от усталости. Я проснулся от зуммера в наушниках, которые мой адъютант надел на голову. Сам он продолжал спать, ничего не замечая. Мне пришлось растолкать его. Еще сонным голосом он пробормотал в микрофон что-то неразборчивое.

– Черт побери! – крикнул я ему. – Проснитесь же, наконец! Что там происходит?

Только теперь он по-настоящему проснулся и попросил повторить сказанное. Затем обратился ко мне:

– Хорошо, что господин майор взял меня с собой в этот поход. Это был начальник штаба дивизии. Дивизия завтра рано утром идет с сильным подкреплением в атаку, чтобы расчистить нам дорогу.

– Надеюсь, они появятся не слишком поздно, – вздохнул я.

Но мой адъютант этих слов уже не услышал. Он снова захрапел.

Когда мы наконец проснулись, сквозь маленькое окошко светило яркое солнце. Едва мы встали с наших нар, как из Консулова (Свободного) до нас донеслись звуки ожесточенного боя. Выбежав из блиндажа, мы поняли, что русские наступают из низины слева от нас на Консулов (Свободный) и что там теперь они предприняли атаку на стоявший на окраине деревни взвод 2-й батареи. Несмотря на то что мы находились на возвышенности, из-за плотного букового леса разобраться в ситуации было нелегко. Мы видели только непрерывные вспышки выстрелов обоих орудий, которые наверняка вели огонь едва ли не в упор. Поскольку враг находился почти перед дулами орудий, поддержка с нашей стороны ружейно-пулеметным огнем тоже была невозможна, так что разыгравшаяся драма завершилась за несколько минут. Сначала мы услышали мощное русское «ура!», затем наши орудия замолчали. Враг теперь штурмовал непосредственно огневые позиции. Вскоре после этого мы увидели, что русские уводят нескольких взятых в плен артиллеристов в низину, из которой они наступали. От ярости и бессилия я закусил губу.

– Организовывать атаку для их освобождения слишком поздно!

– Смотрите, вон подходят! – крикнул мой адъютант.

С другой стороны Консулова (Свободного) внезапно появилась батарея штурмовых орудий. Но что это? Батарея остановилась на почтительном расстоянии от села, не делая никаких попыток вступить в бой.

– Да командира этой батареи надо отдать под трибунал! – пробормотал мой адъютант. – Прошу господина майора направить донесение об этом в штаб.

Несколько позже в своем донесении о ходе боя в штаб артиллерийского полка я сообщил и об этом инциденте. Прежде чем дать дальнейший ход этому документу, командир полка навел справки о командире батареи штурмовых орудий. Затем он позвонил мне и сказал следующее:

– Я разобрался в инциденте с батареей штурмовых орудий. Она находится в составе авиаполевой [33] дивизии люфтваффе и не имеет никакого боевого опыта. Это было ее первое столкновение с противником. Должны ли мы настаивать на том, чтобы ее командир, который, возможно, был отважным летчиком, был отправлен в военный трибунал и приговорен по меньшей мере к лишению звания и пребыванию в штрафном батальоне? Не лучше ли дать ему возможность проявить себя или вернуть обратно в авиацию? Я буду говорить с его командиром, хода вашему донесению не дам. Согласны?

– Так точно, господин полковник.

Но вернемся к сражению за Консулов (Свободный). Пока мы еще злились на поведение батареи штурмовых орудий, стоявший рядом с нами румынский полковник неожиданно произнес:

– Слава богу! В бой вступила германская пехота!

Позади батареи штурмовых орудий внезапно появились цепи германских пехотинцев, побудив тем самым и батарею прийти в движение. Но еще до того, как те и другие достигли деревни, орудия моей 2-й батареи снова открыли интенсивный огонь. Что же там произошло? Естественно, я узнал об этом только позже, но сообщу здесь об этом тотчас же.

Когда русские штурмовали огневые позиции батареи, дело дошло до рукопашной. Почти все орудийные расчеты один за другим пали в бою или получили тяжелые ранения. Пять артиллеристов, получивших только легкие ранения или вообще невредимых, были взяты русскими в плен. Лишь один человек избежал этой бойни, унтер-офицер, получивший пулевое ранение в плечо навылет. Ему удалось добраться до погонщиков вьючных животных, которые скрывались в дальней части деревни, и собрать их для контрудара. Ему удалось сделать это главным образом потому, что русские были заняты грабежом – они рылись в вещах артиллеристов, находившихся в блиндаже рядом с огневой позицией. Позднее было точно установлено, что русские растаскивали только продукты и письма, пришедшие по полевой почте, которые они использовали как заменитель сигаретной бумаги. Наш офицер привел мародерствующего противника в полное замешательство, штурмом отбил батарею и тотчас же открыл из орудий огонь по отступающему противнику. Но все это представляло собой только часть боя. Другие силы русских действовали, уже оставив деревню далеко у себя за спиной, и здесь нарвались на посланных на помощь артиллеристам германских солдат. Вскоре мы поняли, что и здесь бой клонится в нашу пользу. Поэтому мы вернулись в хату, чтобы по телефону поставить штаб дивизии в известность о новом изменившемся положении. Из соседнего двора, где расположился Герд Мейер со своим штабом и где находился также пункт связи с нашими передовыми наблюдателями, мне удалось установить необходимое соединение. Когда телефонист во время моего разговора со штабом случайно бросил взгляд в окно, он заметил на удалении ста пятидесяти метров от нас русских пехотинцев, во все большем количестве прибывавших из расположенной справа от нас низины и приближавшихся к дому. Схватив стоящий посреди комнаты пулемет, телефонист открыт дверь и длинной очередью сразил первых русских, уже почти подошедших к дому. Эта неожиданность сработала, и вся масса пехотинцев, кроме оставшихся неподвижно лежать на земле, немедленно скрылась обратно в низине. Но оттуда тотчас же по нам был открыт огонь, и враг, явно почувствовавший наши слабые места, пошел в организованное наступление. Похоже, приближались наши последние часы.