Георгий Соколов - Малая земля

— Стрелять с толком, прицельно! — раздался спокойный голос Березского.

Он прибежал в роту как раз в тот момент, когда гитлеровцы перешли в атаку. Командир роты и его заместитель были тяжело ранены. Блиндажи и стрелковые ячейки разворочены, половина роты вышла из строя во время бомбежки и артиллерийского обстрела. «Неужели сомнут?» — с тревогой подумал капитан, но тут же отогнал эту мысль.

Капитан не сводил глаз с атакующих врагов, прислушиваясь к тому, что делалось в соседних ротах. Связных оттуда не было.

К Березскому подскочил радист Кучеров и, вытирая рукавом кровь с рассеченной щеки, доложил:

— Радиосвязь установил!

Березский коротко приказал:

— Сообщи полковнику, что ведем бой!

Справа раздались нестройные крики: «Полундра!» Значит, гитлеровцы ворвались в окопы третьей роты и там идет рукопашная схватка. Сердце тревожно сжалось: там Алексей. Березский перебежал на левый фланг роты. Несколько гитлеровцев подбежали к самому брустверу, строча из автоматов. Березский вскинул свой автомат, но его опередил Бурханов. Длинной очередью срезал врагов и метнул две гранаты.

— Вот вам подарочек ко дню рождения! — кривя рот, злобно крикнул он, вставляя в автомат новый диск.

— Что за день рождения? — не понял Березский.

— У Гитлера, говорят, день рождения в апреле, так вот подарки, — кивнул на гранату Бурханов и, вытянувшись во весь свой немалый рост, метнул еще две гранаты. — Людей у нас маловато, — посмотрел он через плечо, — а то бы мы дали им.

— Зато героев много.

— Это верно, — согласился Бурханов и попросил у командира батальона докурить. Он не мог выбрать время завернуть цигарку.

Во время боя много не поговоришь. Гитлеровцы лезли и лезли. Казалось, они остервенели. «Сказылысь, чи шо?» — с удивлением думал Лемешко. Он удобно устроился в скалистой воронке, вырытой снарядом на краю окопа. Слева от него, метрах в десяти, стрелял из ручного пулемета боец Гогладзе, справа, на таком же расстоянии, действовал Бурханов. В первые дни знакомства они недолюбливали друг друга. Лемешко любил поговорить, Бурханов называл его за это трепачом, демонстративно отворачивался, когда Лемешко заводил «канитель», однако слушал. С течением времени фронтовая жизнь сблизила их, они ели из одного котелка, и табак у них был общий.

Лемешко искоса с завистью посмотрел, как Бурханов «стрельнул» докурить у капитана, — у него тоже не было времени завернуть цигарку. Тут еле успевай менять диски к автомату.

На высоте, левее батальона Березского, находился наблюдательный пункт командира артиллерийского дивизиона капитана Гогушкина. Оттуда слышались автоматные выстрелы. «Неужели фашисты уже там? — тревожно подумал Березский. — Если они прорвутся в тыл и нагрянут оттуда — гибель неизбежна».

Неожиданно на высоте раздались разрывы снарядов. Это стреляли наши батареи. Гитлеровцы откатились.

— На себя огонь вызвал! — ахнул Березский.

Гитлеровцы ворвались в расположение первой роты.

Гам раздались крики «Ура!» и «Полундра!»

Березский пробежал по окопу, крича:

— Стоять, братцы, насмерть! Отступать некуда!

Радисту он возбужденно сказал:

— Передай: «Дерусь в полукольце».

Радист, бросив быстрый взгляд на капитана, ответил:

— Есть!

Замолк станковый пулемет. Березский бросился к пулеметному гнезду. Пулеметчик был убит, второй номер ранен. Капитан крикнул: «Кто умеет стрелять из пулемета?» Никто не ответил. Тогда он сам взялся за рукоятки и начал бить короткими очередями. Он не сразу догадался, почему на вторую роту наступают жидковатые цепи гитлеровцев, а на первую и третью — целые отряды. Потом сообразил: немцы поступают так в полной уверенности, что вторая рота, боясь попасть в кольцо, сама отойдет: «Черта с два! Просчитаетесь! Не отойдем!»

Но вот гитлеровцы усилили нажим и на вторую роту.

Втянув голову в плечи, Бурханов с видимым спокойствием расстреливал атакующих фашистов. Только вздрагивающие ноздри выдавали, как накален был этот человек. Автомат в его руках работал безотказно, чуть подрагивая, как отбойный молоток, который он оставил в руднике Караганды. А Лемешко разгорячил азарт боя. Забыв всякую осторожность, он то и дело поднимался во весь рост и метал гранаты. И тут пуля подкосила лихого украинца. Медленно и тяжко осел он на дно траншеи. Бурханов бросился к нему, приподнял голову и обеспокоенно сказал:

— Зачем высовывался! Дай перевяжу.

Лемешко открыл глаза и слабо оттолкнул его руку.

— Воюй, воюй, — прохрипел он, сморщившись от боли, — Отлежусь малость, сам перевяжу… — Он приподнялся, приблизил свое лицо к лицу Бурханова и прошептал: — А ежели что, так ты, Вася, напиши моей Горпине на Полтавщину…

На бруствер вскочили фашисты. Один из них метнулся к Бурханову и ударил его автоматом. Бурханов покачнулся, но не упал, а тяжелым шахтерским кулаком двинул немца в челюсть. Тот вскрикнул и тут же упал, сраженный чьей-то пулей. Бурханов схватил винтовку убитого бойца и ринулся на гитлеровцев.

— Полундра! — грозно зарычал он, вонзая штык в ближайшего фашиста.

— Полундра! — словно эхо, прокатилось по окопу.

А станковый пулемет в руках Березского не умолкал. «Лишь бы больше положить фашистов, лишь бы больше! Не допустить!» — одна эта мысль сейчас была у него. Неожиданно кончилась лента, новую не было времени вставить. Какое-то мгновение Березский стоял в оцепенении. Что делать? И тут у него вырвалось из самой души:

— Коммунисты, вперед! — и бросился врукопашную.

Но мало воинов осталось в роте. Казалось, вот-вот их одолеют враги. Неоткуда ждать помощи.

И вдруг где-то позади раздалось мощное:

— Полундра!

В узкой балке лежали раненые. Их серые, землистые лица, истерзанные пулями и осколками гимнастерки почернели от запекшейся крови.

Лейтенант Кривошеин, которого сюда принесли без сознания, открыл глаза, осмотрелся, потом резко приподнялся и, морщась от боли, раздраженно спросил:

— Почему меня сюда принесли без моего разрешения?

Санинструктор Аня Корнева, белокурая, с испачканными кровью руками, плачущим голосом выкрикнула:

— Да хоть вы-то лежите спокойно… Видите, сколько у меня работы.

Рядом с Кривошеиным сидел боец Ишутин с забинтованной головой. Лицо его словно окаменело, глаза были прикрыты.

— Вас принес Васильев. Вы были без памяти, — сказал он, не открывая глаз.

— Он здесь?

— Ушел в роту. Больше вы с ним не увидитесь.

— Почему?

— Окопы заняты фашистами.

Лейтенант умолк. Значит, третья рота дралась без него.

— Безобразие! — вырвалось у него.

Ишутин приоткрыл глаза и сказал:

— Вы не чепляйте Аню, она и так в расстроенных чувствах. Врача убило, одна она.