Раиса Хвостова - Жить не дано дважды

— Зачем же ты пошла в разведшколу, раз трусишь, как заяц?

Клава прижалась ко мне, в плечо мне билось ее испуганное сердце. Она прошептала:

— Я за маму им…

И столько у нее было в голосе ненависти, столько горя. Мы все ненавидели врага — да разве врага любят? — но такой непримиримости, как у Клавы, ни у кого не было.

Позднее, когда все разошлись и мы с Василием остались одни, я кинулась на него с кулаками:

— Ты просто животное… Грубое, злое!.. Если ты посмеешь еще дразнить Клаву…

У меня не нашлось убедительных слов, и я опять налетела на него с кулаками.

— Но-но! — угрожающе произнес Василий и попятился. — Я тебе не Максим. Не спущу.

— Да ты Максимовой подметки не стоишь!

Не знаю, чем бы закончилась эта стычка, если бы в дверь не постучали. Стучали громко, по-хозяйски — так никто из своих не стучал. Не дождавшись разрешения, в комнату, как к себе домой, вошла девушка в форме. Девушка была незнакомая.

— Здравствуйте! — громко сказала она. — Я — Нинка. Связная. Не слыхали?

Голос у нее был низкий, хрипловатый — не то простуженный, не то прокуренный. Шайка лихо заломлена, шинель под офицерским ремнем — без морщиночки.

— Не слыхали про Нинку?

Конечно, слышали!.. О бесстрашной связной в нашей части ходили легенды Об ее лихости, о проделках по ту и по эту сторону фронта. Об ее наградах и взысканиях. Я не раз мечтала с ней встретиться. И, наверное, оттого, что встреча произошла так неожиданно, я онемела. Василий первым опомнился.

— Кто про тебя не знает!..

Нина самодовольно улыбнулась, одарила Василия взглядом, от которого тот кочетом закружился возле нее. Потом они быстро подружились. Ничего, я думаю, между ними не было: Василий ходил за ней, как пришитый, а ей, видимо, нравилось — парень он видный, красивый, хоть и неотесанный. Да и она была грубоватая, разбитная, — могла ругнуться, могла блатное словечко вставить.

В тот раз Нина пришла познакомиться, — может быть, придется держать с нами связь. Мы ей понравились, и она почти все свободное время проводила с нами. Иногда вдруг исчезала — по вечерам.

— Где была? — спрашивал Василий.

Нина хохотала:

— В Крюкове. У танкистов. Отрывные ребята.

Василий мрачнел. Мы переглядывались. И Нина хохотала:

— Что мне? В рай, что ли, готовиться? Загорать как вы? Хлопнут немчуги — а ты еще не все видела!

Жизнь Нине представлялась коробкой конфет, лежит перед тобой раскрытая. Бери — ешь в свое удовольствие. Она нам рассказала о своих многочисленных поклонниках: один — хочет жениться, другой — возле себя держать, третий — грозится убить, четвертый…

Мы никогда не могли всех упомнить. О заданиях она никогда не рассказывала. Об этом узнавали от других. Дошел до нас слух, что у Нины уже два ордена Красной Звезды. Поспорили — правда или нет. Спросили у самой. Нина отмахнулась: «А!». Потом Прищуренный подтвердил слух.

Нам казалось, Нина из озорства пошла в разведку. Такой у нее характер — любит, чтобы нервы щекотало. Но тихая Клава не согласилась с нами, один раз спросила:

— Ты не боишься немцев?

Нина уставилась на нее черными маслинами глаз. Молчала. Непривычно долго и серьезно. Переспросила:

— Боюсь?.. Разве, когда ненавидят, боятся?.. Я им в глаза смеюсь!

— Как же ты выходишь оттуда целой? — спросила Маринка.

— Вот так! — ответила Нина и состроила Василию глазки.

Василий, довольный, захохотал — ничего не понял.

Нина сказала:

— А ты — идиот.

Василий окрысился, но Нина уже не смотрела на него. А я вдруг подумала: у Василия нет отношения к врагу никакого — ни хорошего, ни плохого. Поэтому он такой — ни рыба, ни мясо. Открытие не очень обрадовало меня, днями нам с ним вылетать в тыл.

А Нина зло говорила:

— Я там у немцев такого навиделась, девчонки, чего здесь и не снилось. Я бы их — как вшей! — подряд давила.

Клава доверчиво раскрыла голубизну своих глаз. И Нина сказала только ей, непривычно мягко:

— Ты не переживай… Как попадешь к ним, сразу перестанешь бояться.

Они подружились с этой минуты — тихая Клава и отрывная Нинка.

Потом все завертелось.

Утром пришел майор Киселев и с ним полковник — начальник отдела штаба фронта.

— А-а, — узнал меня полковник, — это ты, сосулька?

— Бывшая сосулька, товарищ полковник!

— Ну, бывшая, — согласился благодушно полковник и сказал Киселеву: — Представляешь, майор, однажды вваливается ко мне вот эта сосулька с командой таких же сосулек…

Я смеюсь, вспоминая. Мы, группа разведчиц, полдекабря разыскивали по фронтовым дорогам свою часть. Почти не спали, почти не ели, промокли и вымерзли. Действительно, походили на сосулек к тому времени, когда нашли штаб части.

Я хоть и смеюсь, но не спускаю глаз с полковника — недаром он пришел. И полковник сказал:

— Ну-ка, допрошу вас, молодожены, с пристрастием!

Это был последний экзамен. Полковник долго и дотошно выспрашивал меня и Василия о задании, проверял, насколько мы владели легендой, как знаем обстановку по ту сторону фронта, насколько освоили румынский язык, помним ли приказы германского командования.

Я мучительно переживала ответы Василия. Он заикался, спотыкался, потел. Я почти желала, чтобы полковник раскусил этого фрукта. Но Василий в общем отвечал правильно. Полковник только сказал: «Больше уверенности в себе». И, попрощавшись, ушел.

После обеда нам привезли экипировку — гору одежды, из которой предстояло выбрать на себя и подготовить по фигуре — платье, пальто, костюмы. Исходя из легенды, у нас должно быть много барахла.

Едва закончила с этим делом, снова пришел майор и сказал:

— Зови Василия.

Был уже поздний вечер, у меня забилось сердце — едем. Не утерпела, спросила:

— Товарищ майор, а… зачем?

Майор мигнул синим глазом.

— Тебе ясно приказание?

— Так точно, — крикнула я и помчалась за Василием. В соседнем доме светилось окно. Я постучала. Отогнулся уголок занавески, к стеклу приник глаз Василия и долго ощупывал темноту. Пока я не рассердилась и не стукнула ладонью по стеклу. То ли он увидел, то ли догадался, что это я. Пошел открывать. Открывал — кряхтел, ругался, три запора — не пустяк. Открыл наконец.

— Боишься — украдут тебя?

— Не твое дело, — огрызнулся Василий. — Чего надо?

— Прищуренный зовет.

Василий пришел скоро. Майор сказал:

— Садись… Дело такое. Утром придет ПО-2 и доставит вас на аэродром. Я вас там встречу. Парашюты привезут примерно через час. Все ясно?

Мы кивнули.

— Василий, принеси те вещи, что берешь с собой.

Василий вышел. Прищуренный сказал мне:

— Давай, Олечка, твои документы, фотографии, письма. Все.

Я выложила на стол красноармейскую книжку, комсомольский билет, стопку писем. Фотокарточки задержала в руках. Одна любительская: накануне войны папин знакомый снял всю семью на даче, возле цветника. Папа, мама, Платончик, Танюша, Ната и я — совсем девчонка. Вторая — кабинетная карточка. Сережка — тоже снялся накануне войны, перед отъездом в училище. Жесткий чуб — я даже почувствовала пальцами, какой он жесткий, черные глаза — умные, усмешливые, снисходительные.