Раиса Хвостова - Жить не дано дважды

Примерно неделю спустя я приняла радиограмму, от которой хотелось петь и плясать.

С шумом скатилась по лестнице вниз, влетела в распахнутую дверь, обняла оторопевшего Степана и поцеловала.

— Поздравляю нас, Степан — вас и себя! Читайте.

Степан пробежал глазами сначала по листку, потом прочитал каждое слово в отдельности и опять все снова вместе. На клочке бумаги было расшифровано:

«Группа встречена полностью. Обезврежена. Поздравляю успехом».

Степан сложил на груди свои могучие руки и тихо-тихо произнес:

— Это большая награда, Марина. Спасибо.

— Здорово, да? Знаете, Степан, я всегда думала, что, наверное, очень приятно получить какую-нибудь награду.

Маленький листок радиограммы я прижала обеими руками к груди и дрогнувшим голосом, совсем тихо прошептала:

— Это очень большая награда.

— Вера! — во весь голос позвал Степан жену. — Где ты, Вера? Давай что ни есть на стол — праздник сегодня!

Скоро вошла Вера, неся в руках чугунок с дымящейся картошкой. Милое лицо ее было светлым и грустным.

— Что, — спросила она, — или наших слышно?

Наших еще не было слышно. Но фронт заметно приближался. Заметно по тому, как спешно отступали вражеские соединения за Днестр и укреплялись на том берегу. Как увеличивался поток каких-то странных беженцев, и прибавлялось машин и повозок с ранеными. Как суматошно и растерянно металась огромная семья Василия и светились затаенной радостью глаза Лизы, ожидавшей с советскими войсками мужа.

Несколько дней назад, возвращаясь домой, у порога я наткнулась на чью-то обувь. Кто-то пришел чужой? Еще в сенях я услышала громкий разговор и, открыв дверь, поняла, что речь шла обо мне — увидев меня, все замолчали. Я спокойно, как будто ничего не случилось, поздоровалась. Кроме сидевших за столом Василия и Лизы, на лавке у двери раскрасневшаяся, сердитая, видно, еще не остывшая от шумного разговора, сидела жена старшего брата Нюра. Никто не ответил мне. Лиза спрятала глаза, нагнувшись к сидевшему у нее на коленях сыну. Василий посмотрел на меня зло и тоже отвел взгляд в сторону. Молчание длилось недолго. Нюра вдруг быстро вскочила с лавки, подбоченилась и, наступая, закричала неожиданно визгливым пронзительным голосом:

— Ты что же это делаешь, а? Муж дома сидит, а жена ночами шляется! Паскудница этакая, всю семью нашу опозорила. Не успела приехать, как снюхалась с кем-то, шашни завела… То по целым дням пропадала, а теперь и ночевать не приходишь!.. Где была?.. Говори, с кем шлялась?

Я невольно попятилась к печке. И, поняв сразу что произошло, — меня тут судили, как загулявшую жену, — успокоилась. Этого надо было ожидать — родные Василия не раз давали мне понять, что не простят частые поездки без мужа по соседним городам. «Изменница-жена» все же лучше, чем если бы они подозревали правду. Только бы не сорваться… Надо молчать, как можно дольше молчать. Нюра выпалит весь свой запас и уйдет, если я ей не отвечу. Но стоит ответить — зарядится снова, и тогда не жди хорошего конца.

А Нюра все наступала, громко кричала и размахивала руками:

— Тебя Василий подобрал неизвестно где, обул, одел, в семью свою привез, а как ты ему отплатила?! Выгнать тебя к чертовой матери и делу конец, — заключила она и неожиданно успокоилась. Видимо, тирада бранных слов была предисловием к этому заключению.

Я стояла у печки, крепко сжав руки за спиной, и спокойно смотрела на Василия и Лизу. Василий шарил по карманам, ища спички, изредка посматривал на меня и Нюру и зло усмехался, противно скаля зубы с зажатой в них самокруткой. Лиза прятала глаза, вздрагивая от резких выкриков Нюры, и нервно поглаживала волосы на висках. Мне было жаль ее.

Нюра опять закричала что-то про их честную семью, про меня — «подлую бабу» и еще много оскорбительного и мерзкого. А я, сжав зубы, молчала, стараясь не вникать в смысл грязных бранных слов.

Без стука открылась дверь, и вошел отец Василия. Высокий, сухой, с седыми, давно не стрижеными прядями волос и большим ястребиным носом, он всегда возбуждал во мне неприятное чувство и напоминал какую-то хищную птицу. При виде его Нюра замолчала и отступила в сторону, как бы уступая ему место.

— Пришла? — спросил отец, прищуривая глаза. — Где шлялась-то, спросили?

Василий выругался, зло фыркнул. Он-то знал, что не любовные дела заставили меня не ночевать дома. Но чувство зависти, злобы и ненависти труса к смелому и где-то в глубине души тревожное чувство сознания, что он будет расплачиваться когда-то за свою трусость, заставили его поддержать… нет, не поддержать, а натравить отца и Нюрку на меня.

— Небось офицерика румынского нашла…

Но от моего, полного презрения, взгляда глаза его заметались, он отвернулся, встал, зацепив ногой табуретку, и, бросив ругательство, вышел.

А Нюра и отец долго еще кричали и ругали меня всякими грязными словами.

Лиза догадалась, почему я могла не ночевать дома. Но страх не давал ей заступиться за меня. Что скажет отец, если она, жившая давно без мужа, заступится за гулящую сноху? Будут говорить — сама такая… И она продолжала молчать, низко опустив голову.

Как жестоки могут быть люди! Вот Нюра, она готова меня ударить, а за что? Ей-то ведь я ничего не сделала… За честь семьи стоит? Нет. Просто я не их поля ягода.

Долго, до поздней ночи, «пробирали» меня они. Попрекнули и куском мамалыги и местом в Лизином доме. На все оскорбления я молчала, только сжимала кулаки за спиной. А Василий, совсем, видимо, успокоив свою совесть, подливал масла в огонь — поддакивал Нюрке и отцу. Как низок был он в моих глазах! Я смотрела на его злое, с бегающими глазами лицо и невольно вспоминала, как жал ему на прощанье руку «Прищуренный», и Василий, гордо подняв голову, самодовольно улыбался. «До чего же ты низок, — думала я. — Как же ты сможешь посмотреть в глаза нашим?»

День ото дня приметнее наступление наших войск и отступление немцев. Все эти дни мы со Степаном в дороге. Столько нужно посмотреть, столько запомнить, что к ночи мозги начинало ломить. А тут еще за нами остался дом на площади в Тирасполе. Там тоже чувствовалась суета, правда, более организованная. Я со дня на день, потом — с часу на час ждала, что секретная часть исчезнет.

И это случилось. Однажды утром в подъезде серого дома не оказалось часового, хотя еще поздней ночью он стоял. Я спешно сообщила в Центр. Что делать: искать часть или не следует? Последовал приказ — секретной частью больше не заниматься, перейти на основное задание, то есть сбор сведений о передвижении и скоплении противника.

— Опять кому-то передали? — спросил Степан.

Я утвердительно кивнула.

В этот же день в Григориополе взлетела на воздух переправа, вместе с зенитными точками, вражескими частями.