Раиса Хвостова - Жить не дано дважды

Такое место скоро нашлось. Офицеры разведслужбы, в том числе и тот, который интересовал Максима, ужинали в маленьком ресторанчике.

Максим тоже стал каждый вечер ужинать здесь. Точного плана не было, его невозможно было придумать — неизвестно еще, как сложатся обстоятельства. А сразу навязываться в знакомые нельзя — разведчик может решить, что его прощупывают немцы, тогда вообще все пропало. Обнадеживало Максима лишь то, что разведчик должен ждать связного от наших, не зная, кто он.

Коротенькая радиограмма полетела в Центр из маленькой землянки в Рышканском лесу:

«Алмаз найден, разрешите продолжать? Путеец».

Алмаз — кличка разведчика. Путеец кличка Максима. Радиограмму отстучала Таня. Она же приняла ответ в одно слово:

«Продолжайте!..»

Алмаз ужинал в ресторанчике ежевечерне. Поужинав, сейчас же уходил. Другие офицеры оставались — пили ром, шумели. А он уходил. Максим думал о том, как бы его приучить для начала к себе? Скоро придумал, подметив, что Алмаз, прежде чем войти в зал, заходит в туалет вымыть руки.

В следующий вечер Максим, опередив Алмаза, сунул руки под кран. Кран был один, потому пришлось поневоле ждать. Максим не видел, смотрит ли на него разведчик, но все-таки повернул чуть голову — так, чтобы тому, если смотрит, был виден его профиль с громадным носом. Максим впоследствии уверял, что вспомнил наши с Таней издевки: «Самое выразительное в тебе, Максим, — это нос»!

В тот вечер Максиму везло. Ом нарочно замешкался у зеркала и вышел парой минут спустя после Алмаза. Войдя в зал, увидел — полно, все столики заняты, лишь возле Алмаза свободный стул.

— Разрешите? — Максим взялся за спинку стула.

— Пожалуйста, — буркнул Алмаз и уткнулся в тарелку, которую ему принесла официантка.

Ужин прошел в молчании, если не считать извинения Максима за оброненную вилку. Вилку Максим уронил нарочно, чтобы разведчик еще раз взглянул на него. Но тот только кивнул в ответ на извинение, не подняв глаз. «Крепкий орешек!» — подумал Максим с восхищением и досадой.

Два следующих дня не принесли удачи. Правда, в туалетной у крана сталкивались, а сесть за один стол не удавалось. По одному стулу оказывалось в разных местах. На третий вечер Максим поздоровался. Ответит или нет? Ответил. На четвертый день они снова сидели за одним столом.

Разведчик больше молчал или отвечал односложно. Болтал Максим — вперемежку на русско-немецко-румынском языках, — о погоде, о шеф-поваре. «Разоткровенничался» и сказал, что он русский, окончил берлинскую школу для власовцев.

Алмаз был непробиваем.

Максим пришел в отчаяние. Появление его в форме немецкого офицера в этом ресторанчике, всегда переполненном немцами, далеко не безопасная затея. Надо было решиться и идти напропалую.

В следующий вечер Максим — сесть за один стол с Алмазом снова не удалось — поднялся, едва встал разведчик, вышел вслед за ним из ресторана. Нагнал на улице и пошел рядом.

Алмаз, казалось, нисколько не удивился поведению Максима. Но и никак не выразил одобрения его поведению. Просто шел и просто молчал.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал наконец Максим. — Удобно ли это на улице?

— А почему нет?

— Где мы можем встретиться?

— Мы каждый день встречаемся.

— Нужно встретиться для дела.

Алмаз вдруг повернулся и резко сказал:

— О месте вы могли сами позаботиться.

Максим несколько опешил от такого неожиданного откровения. Он ждал чего угодно, только не этого.

— Значит вам ясно, кто я?

Алмаз отрезал:

— Нет.

Прошли молча целый квартал. Кто заговорит первым? Заговорил Максим:

— Когда и где мы встретимся? Уходит понапрасну время.

— Завтра. В десять вечера у шоссе на Бельцы. Где начинается роща.

Они приложили руки к фуражкам и разошлись в разные стороны… Максим потом говорил, что летел на опушку рощи, как на первое свидание, — ведь можно было считать, что связь налажена. Самое трудное позади. Шел, почти не остерегаясь. Партизан, посланный вперед, давно уже разведал место встречи, и, случись что непредвиденное, давно бы предупредил Максима.

Без двух минут десять, до опушки — рукой подать.

Из-за поворота почти бесшумно выскочил черный «Оппель», заскрежетал тормозами, сбавляя ход, но не остановился и скрылся вдали. Максим едва успел заметить, как от машины в кювет отбросило человека.

— Костя! — закричал Максим и кинулся к упавшему. — Костенька!

Это был Костя, шестнадцатилетний партизан. Любимец отряда, веселый и бесстрашный мальчишка. Перед уходом из лагеря он зашел к Тане в землянку и строгим командирским тоном сказал: «Вам задание: к нашему с Максимом возвращению чтоб была московская сводка». «Будет исполнено!» — дурачась, Таня стала по стойке смирно.

Как же это его?

Костя пришел на место встречи за час до срока. Тихо и осторожно обошел он далеко вокруг место встречи. И вдруг… За одним из деревьев, совсем рядом, увидел немецкого офицера. Первое, что он подумал: «хвост». Потом сообразил — может, это тот, что должен прийти на встречу? Но почему он следит за мной?

Костя решил сделать вид, что ничего не заметил и, посвистывая, пошел в сторону. Шел и чувствовал — «тот» идет следом. Тогда Костя повернул к шоссе, перепрыгнул неглубокую канаву и оглянулся. Офицера не было. Но Костя чувствовал, что он где-то рядом. Было еще не темно, но как Костя ни старался разглядеть все кругом, он никого не увидел.

По шоссе в сторону Фалешт шла машина. В это время на другой стороне показался Максим. Увидя его, Костя решил, что надо немедленно предупредить Максима об офицере. И он кинулся через шоссе… Костю ударило в голову. Он тут же, не приходя в сознание, умер на руках у Максима.

Оба, Максим и Алмаз, стояли над трупом Кости с обнаженными головами.

Разговор их был краток. Максим передал приказ командования — держать связь с ним. Условились о новой встрече.

Максим понес Костю в лагерь на руках. Знал он — война не без жертв, успел потерять многих друзей. Но к смерти привыкнуть не мог. Тем более, когда она нелепа, и в этой нелепости некого винить, кроме войны.

Плачущая Таня передала в Центр коротенькую шифровку о том, что связь налажена с Алмазом. За колонками цифр ей чудилась алая Костина кровь, мальчика не получившего последней сводки о войне.

— Федор, — говорю я, сдерживая рвущееся дыхание. — Сиди, не оглядывайся. В окно подсматривают. Прикрути немножко лампу…

Только что было все хорошо. Я листала потрепавшуюся украинскую книжицу без начала и без конца, не столько читала, сколько мечтала. Наши перешли в наступление. Скоро мы с Федором будем у своих. Своих… Майор Воронов. Подполковник Киселев — Прищуренный. Таня с Максимом, Маринка, Клава. И письма, письма. Много писем. От Сережки, конечно. От мамы обязательно. От папы, может быть. От Платончика, Наты.