Авраам Шварцбаум - Бамбуковая колыбель

Я стала читать молитву, которую выучила когда-то в детстве. Когда я кончила молиться и открыла глаза, я снова увидела того незнакомого китайца и растерялась от неожиданности: он молился, завернувшись в талит , и его молчаливый, загадочный облик показался мне исполненным необычайного достоинства и благородства.

Он молился сосредоточенно и страстно. На мгновение наши глаза встретились, потом я повернулась и вышла из синагоги, оставив его одного. На следующий день мы выехали в Израиль.»

Она опять замолчала, заново вызывая к жизни эти далекие воспоминания.

«Много лет спустя я отправилась в Галилею, чтобы навестить своих близких друзей, которые когда-то тоже эмигрировали из Китая. Они поселились в мошаве и хорошо приспособились к израильской жизни. В отличие от нас, они сумели вывезти с собой множество китайских вещей. Было так приятно снова держать в руках эти знакомые, дорогие сердцу предметы…»

Помню, в тот вечер мы обсуждали статью, которую незадолго до того опубликовал тогдашний израильский президент Ицхак Бен-Цви. Бен-Цви, как вы, возможно, знаете, очень интересовался старинной китайской еврейской общиной города Кайфенга.

Эта община, основанная древними ближневосточными торговцами, путешествовавшими по Великому шелковому пути, с годами все более и более китаизировалась и накануне своего исчезновения была близка к полной ассимиляции.

Бен Цви, однако, утверждал, что и поныне в Китае живут потомки этой общины, которых легко узнать по форме носа и другим типично семитским чертам. Легко себе представить, что у нас, бывших жителей Китая, эта статья вызвала большой интерес.

В ходе разговора мой взгляд упал на маленькую статуэтку, которую мои галилейские друзья поставили на столик в углу. Статуэтка изображала человека в китайском наряде, сосредоточенно склонившегося над книгой, которую он держал в руках.

Мое внимание привлекли черты его лица. Его нос был намного больше, чем у обычного китайца, да и во всем его облике было что-то мучительно знакомое.

«Этта, — сказала я, — тебе не кажется, что эта статуэтка изображает одного из кайфенгских евреев? Посмотри на его лицо.»

«Рена, ты сошла с ума, — ответила подруга. — Тебя все еще преследуют воспоминания о той встрече в синагоге. Тебе везде мерещатся китайские евреи!»

В ту ночь, мучимая бессонницей, я открыла окно своей спальни.

Только тут, среди галилейских холмов, можно ощутить настоящий Израиль, подумалось мне. В комнату вливался теплый мягкий воздух, луна заливала ее таким же серебристым светом, каким, как мне казалось, была залита в то памятное мне утро синагога.

Я вышла в салон и взяла со столика статуэтку.

«Ну, что ж, мой маленький друг, — сказала я, — вот ты, наконец, и в Израиле. Стой вот тут у окна и вдыхай воздух своей страны.»

С этими словами я заснула.

Проснувшись утром, я обнаружила, что статуэтка исчезла с подоконника. Я обыскала весь дом. Я подумала было, что ночью она свалилась вниз и разбилась, но нигде не было видно никаких обломков.

Мне было ужасно неудобно. Друзья посмеивались надо мной и даже помогали мне в моих поисках, но все было бесполезно — статуэтка исчезла без следа.

Этта предположила, что какой-нибудь школьник проходил мимо, заметил статуэтку и стащил ее с окна, пока я спала. Я не возражала, но думала про себя: «Ну, что ж, мой друг, теперь ты затерялся где-то в Галилее. Наконец-то ты дома, наконец-то ты в Эрец Исраэль…»

Мгновение спустя Двора выбежала, пританцовывая, из классного помещения и бросилась с разбега в мои объятия.

КАК-ТО РАЗ Я НАШЕЛ в своей ежедневной почте письмо, извещавшее, что в Еврейском центре намечается вечернее субботнее Б-гослужение с участием приехавшего в город американского военного раввина. Мы опять договорились о ночлеге с хозяином той же крошечной тайпейской гостиницы и с нетерпением предвкушали, что наконец-то проведем настоящую еврейскую субботу.

В назначенное время в Центре собралось человек двадцать местных евреев, в основном — регулярных посетителей. Из случайных разговоров мы узнали, что приехавший на короткое время раввин принадлежит к реформистской общине, приписан к американским частям в Корее, но время от времени совершает поездки по различным районам Дальнего Востока. Президент Еврейского центра представил его как рабби Абрамса.

Рабби Абраме начал с того, что возможность отпраздновать субботу вместе с замечательными представителями тайпейской еврейской общины представляется ему настоящим замечательным чудом. Затем он заявил, что должен нам кое в чем признаться.

«Пою я ужасно, — сказал он с хорошо натренированной улыбкой. — Поэтому я решил, что будет лучше, если я запишу все положенные субботние мелодии на магнитофон. По ходу Б-гослужения я буду в нужных местах включать пленку, и вы получите замечательную возможность услышать голос замечательного кантора.»

Я не мог поверить, что он говорит все это всерьез. Однако после нескольких таких упражнений с магнитофоном я уразумел, что он не шутит. Не берусь сказать, что было нелепее — эта субботнее Б-гослужение под магнитофон или пение американских народных песенок на Рош-а-Шана, которым нас когда-то угостили в американской реформистской синагоге.

Когда служба кончилась, я подошел к раввину.

«Рабби Абраме, — сказал я, — у меня есть замечательная идея!»

«Валяйте!» — радушно отозвался он.

«К тому времени, когда вы будете у нас в следующий раз, я приготовлю пленку, на которой будут записаны голоса членов общины, подпевающих вашему кантору.

На вашей пленке будет голос кантора, а на моей — голоса собравшихся. У вас будет начало каждого фрагмента, а у меня — продолжение. Мы зажжем свечи, поставим на стол оба магнитофона, включим их на нужном месте, а сами спокойно отправимся себе в бар и, пока суд да дело, выпьем по рюмочке-другой. Что вы на это скажете?»

Не дожидаясь ответа, я от чистого сердца пожелал ему «доброй субботы» и присоединился к Барбаре, которая уже ждала меня снаружи.

ПОСЛЕ ЭТОЙ комической истории мы с Барбарой решили проводить все субботы дома, в Тамсуе. Каждую пятницу Барбара пекла домашние халы , а Мей-Мей готовила к столу специальную рыбу.

Поначалу мы долго ломали голову, не зная, где взять кашерное вино для кидуша . Это была нелегкая проблема — на Тайване кошерного вина, как и других кошерных продуктов, естественно, не было и в помине. Поразмыслив, мы решили, что вино можно приготовить дома.

Мы приобрели громадный глиняный кувшин и закупили на рынке несколько килограммов изюма и смородины. Каждый килограмм фруктов мы заливали литром кипятка, затем добавляли всевозможные специи, в том числе, гвоздику и имбирь, и оставляли эту смесь на три дня в холодном месте. Потом смесь процеживалась, в кувшин добавлялись три фунта кускового сахара на галлон; вся масса перемешивалась до тех пор, пока сахар не растворялся полностью.