Елена Дулова - Бородин

Стихотворение, поднесенное Екатерине Сергеевне Бородиной ко дню ее рождения вместе с подарками.

В день светлый Вашего рожденья У Ваших ног — и поздравленья, И пожелания, и приношения Почтительнейше приношу И снисходительно принять прошу.

3 января 1881 года.

Эти шутливые строки Бородин написал в канун совсем нешуточных событий. Александр Порфирьевич часто повторял то в шутку, то всерьез, то в утешенье фразу из «Руслана и Людмилы»: «За благом вслед идут печали, // Печаль же радости залог…»

Наступил март месяц 1881 года, месяц многих печалей.

1 марта 1881 года — убийство Александра II народовольцами. Исполнительный комитет организации «Народная воля» требует пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни. В ответ — террор, аресты, казни революционеров.

20 апреля — манифест о незыблемости самодержавия.

На русском престоле — Александр III. Волнения в стране продолжаются. Дабы пресечь брожение умов повсеместно и во всех сословиях, готовится «Положение о мерах к охранению государственной безопасности и общественного спокойствия». Ждут только подходящего момента для утверждения.

Таков ход событий и дел государственных. А независимо от них свершается повседневное течение жизни.

Газета «Голос», 20 марта 1881 года.

«По желанию многих друзей и почитателей покойного М. П. Мусоргского считаем долгом публично заявить следующее. Покойный М. П. Мусоргский, заболевший последнею своею болезнью, был помещен по ходатайству друзей в Николаевский военный госпиталь благодаря обязательной готовности главного врача Н. А. Вильчковского. М. П. Мусоргский находился в госпитале целый месяц и в продолжение этого времени бесконечно много обязан заботам и теплому участию доктора Л. Б. Бертенсона. Сестры милосердия Николаевского госпиталя выказали неустанную заботливость и сердечное сострадание, которое выше всяких похвал. Глубоко признательные за такое проявление сердечности и участия к больному, считаем обязанностью от лица друзей и почитателей покойного выразить публично искреннейшую благодарность администрации госпиталя, доктору Л. Б. Бертенсону и сестрам милосердия. А. Бородин, Ц. Кюи, Н. Римский-Корсаков».

Теперь глупо задавать самому себе вопросы: как? почему? Когда не доглядели, когда пустили эту ладью в плавание без руля и без ветрил? Деликатничали. Иногда дружеская деликатность вредна. Все видели, что Модест идет ко дну. Стасов говорил прямо: «Мусорянин кончит белой горячкой. Он окружен мерзавцами и пьяницами». Да, треклятый трактирный «клуб» затягивает, губит. Отчего теперь только мы вполне прозрели его одиночество? Без своего угла, без родных, близких. Вечная жажда сделаться необходимым, «своим», отогреться в чужом домашнем уюте. И кто только не пользовался его слабостью! Довели до нищеты, до безумия. Может быть, лишь в этот последний месяц он не был так одинок. Собирались около него все наши, и моя Надя, и сестра ее. Бородин едва ли не каждый день наведывался в госпиталь. И Модест по временам очень оживал, беседовал так хорошо. Вдруг — уходил в безумный бред. И опять возвращался к жизни. Седой, ослабевший старик… Старик, которому едва за сорок!

Разобрали его бумаги. Один листок поразил мое воображение. Пустые нотные строчки. И в этой пустоте: «Ни слава, ни званье, ни доблесть, ни сила — ничто не спасет: судьба так велела! М. Мусоргский». Из «Хованщины» это. Как будто эпитафия самому себе. Да, ни успех «Бориса» не спас, ни рождение «Хованщины» не помогло, ни «Сорочинская ярмарка» беды не отвела.

Рукописи его сейчас у меня, все. Надо работать. Приводить в порядок, оркестровать, собирать кусочки да обрывочки. Найти издателя. Выпустить в свет. Это будет ему лучший памятник. Теперь мне по временам следует забывать о себе и становиться не Николаем Андреевичем, а Модестом Петровичем…

При поверхностном знакомстве Римский-Корсаков кажется суховатым, педантичным. Друзьям дано знать совсем другого человека: нежный лирик, влюбленный в природу; острослов; благородное и горячее сердце. Не раз ему приходилось ради общего музыкального дела забывать о себе и становиться «не Николаем Андреевичем». С уходом Балакирева из Бесплатной музыкальной школы именно Римский-Корсаков принял на себя все труды и заботы. Несколько лет он оставался во главе школы, до тех пор, пока того требовали обстоятельства.

Газета «Голос», 6 января 1882 года. Музыкальные заметки Цезаря Кюи.

«Имя Балакирева — одно из популярнейших в нашем музыкальном мире. Его публичная деятельность началась двадцать лет назад, была кратковременна, но блестяща… Страстный приверженец музыки современной, и особенно музыки русской, он проводил ее с несокрушимым постоянством. Благодаря Балакиреву публике сделались известны имена наших композиторов Рим-ского-Корсакова, Мусоргского, Бородина; под его управлением были исполнены многие их произведения… Еще надо добавить, что сверх сочинений, очень талантливых, но малочисленных, он издал сборник русских народных песен, который до сих пор остается лучшим сборником. В 1872 году, как было сказано, он оставил свою публичную деятельность… Можно было подумать, что публичная деятельность Балакирева прекратилась навсегда. К счастью, это предположение не оправдалось. С нынешнего сезона Балакирев вновь является дирижером Бесплатной школы и для начала исполнит целиком капитальное произведение Берлиоза «Те Деум»…»

Какая у нас нынче горькая отрада — «Борис Годунов» возобновлен Мариинским театром, да когда уже нет на свете автора. Вся наша музыкальная братия отправилась в театр. И Катюша со мною была. Слава богу, она бодра и благополучна.

Начался спектакль. И вот, в ложе под номером двадцать четыре, во втором ярусе с левой стороны, разыгрывается невидимая миру душевная драма. Нет, незачем прикрываться жалкой иронией. Дело куда как серьезно. Едва дрогнули звуки, спазм схватил горло. Тысячу раз знакомая музыка. Слышу, вижу нынче все как будто впервые. Во всем для меня какая-то новая сила, страсть. Мощь, достойная шекспировской трагедии. В душе ликую, и ужасаюсь, и плачу от восторга. И уже ничего не могу сказать Модесту^..

Боже милосердный, как летит время в этом водовороте, в этой толчее! Жизнь наша несется, словно поезд на всех парах. И года мелькают, мелькают, точно телеграфные столбы мимо поезда. Куда бежит время? Ради чего? Зима промелькнула так, что и не заметил. Бедный мой «Игорь» затерялся в куче казенных бумаг, деловых записок, бесконечных прошений. Никто, ни одно ведомство не хочет взять Курсы под свое крыло. Я верчусь ужом, ношусь как угорелый, пишу челобитные, взываю к благородству… и так до бесконечности. Словно безумный отец пытаюсь спасти любимое детище. Да сил, боюсь, недостанет. Занят постоянно собиранием денег, чтобы выручить Курсы. Хлопоты бесконечные, а положение кассы хуже, чем когда-либо. Сочувствующих много. Жертвователей куда меньше. Вот и первое поражение нанесено. На будущий год уже приема не будет. А ежели нас еще из госпиталя на улицу выгонят, так вовсе пропадем.