Николай Зенькович - Маршалы и генсеки

20 декабря 1961 года перед председателем КПК предстал Суровицких — бывший работник НКВД, лично допрашивавший заместителя начальника правительственной охраны Воловича.

— Расскажите, как Волович дал показания на Тухачевского, — обратился к вошедшему председатель КПК.

— Товарищ Шверник, все, что творилось в органах НКВД в то время, было от начала и до конца продуманной и подготовленной провокацией, — бойко, в духе новых веяний, заговорил вошедший. — Поведение Воловича на следствии свидетельствовало о том, что он был подготовлен к даче нужных показаний. Воловича допрашивал Ежов…

— Но ведь и вы допрашивали?

— Да, конечно, — растерянно пробормотал бывший следователь. — Абсолютное большинство фамилий подсказывалось Воловичу Ярцевым или… гм… мною. Но, прошу учесть, товарищ Шверник, по указанию'Ярцева. Это мой начальник. Я и Ярцев, как бы это сказать, «получили», что ли, от Воловича развернутые показания на Тухачевского как на участника заговора, готовившего армию для обеспечения военного переворота. То есть добились подтверждения о наличии воинской силы и закрепили нужную Ежову солидность и серьезность заговора.

Невозмутимо-спокойный Шверник предложил собеседнику изложить сказанное на бумаге.

О том, что Примаков и Путна на допросах подвергались физическому воздействию, показал бывший сотрудник Особого отдела НКВД Бударев:

— Замначальника отдела Карелин и начальник отдела Авсеевич давали мне и другим работникам указания сидеть вместе с Примаковым и тогда, когда он еще не давал показаний. Делалось это для того, чтобы не давать ему спать, понудить его дать показания о своем участии в троцкистской организации. В это время ему разрешали в день спать только два-три часа в кабинете, где его должны были допрашивать, и туда же ему приносили пищу. Таким образом, его не оставляли одного. В период расследования дел Примакова и Путны было известно, что оба эти лица дали показания об участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме…

Бывший заместитель министра госбезопасности СССР Селивановский нарисовал картину скупыми, но сильными мазками:

— В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу. Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана. Эти показания Путны и Примакова послужили основанием для ареста в мае 1937 года Тухачевского, Якира, Фельдмана и других крупных военных работников. Работа Авсеевича руководством Особого отдела ставилась в пример другим следователям. Авсеевич после этого стал эталоном в работе с арестованными. Так появился заговор в Советской Армии. После этого по указанию Сталина и Ежова начались массовые аресты крупных военных работников, членов ЦК КПСС, видных партийных и государственных деятелей.

Итак, всплыло имя истязателя Путны и Примакова — Авсеевич. И вдруг выясняется, что он жив. Бывшего следователя НКВД доставили на Старую площадь.

— Приходилось ли вам во время допроса избивать подследственных? — спросил невозмутимый Шверник.

— Так точно, в период массовых арестов военных работников мне приходилось принимать участие в допросах и избиении арестованных. На допросах вопросы и ответы формулировал Леплевский, мой начальник. Фамилии в протокол заносились те, которые называл Примаков, но значение разговоров и встреч, о которых говорил Примаков, в формулировках усиливалось и возводилось в степень заговорщической деятельности. Таким образом были сфабрикованы показания Примакова на большую группу крупных военных работников…

Услужливость, подобострастие, готовность быть полезным лезли, струились из каждой клеточки бывшего следователя.

Шверник задал новый вопрос:

— Вы считаете, что Примаков и Путна оговорили себя?

— Они морально были сломлены… Длительное содержание в одиночных камерах, скудное тюремное питание… Это очень действует на психику. Вместо своей одежды они были одеты в поношенное хлопчатобумажное красноармейское обмундирование, вместо сапог обуты были в лапти, длительное время их не стригли и не брили. Перевод из сносной внутренней тюрьмы на Лубянке в Лефортовскую, вызовы к Ежову их сломили, и они начали давать показания…

— Расскажите о подготовке судебного процесса. Почему подсудимые не отказались от своих показаний, выбитых у них во время следствия?

— После того как следствие закончилось, было созвано оперативное совещание. Оно состоялось где-то за сутки-двое перед процессом. На совещании начальник отдела Леплевский дал указание всем нам, принимавшим участие в следствии, еще раз побеседовать с подследственными и убедить их, чтобы они в суде подтвердили показания, данные на следствии…

— С кем беседовали вы лично? — уточнил Шверник.

— С Примаковым. Он обещал подтвердить в суде свои показания. С другими подследственными беседовали другие работники отдела. Кроме того, было дано указание сопровождать своих подследственных в суд, быть вместе с ними в комнате ожидания… Накануне процесса арестованные вызывались к Леплевскому, который объявил, что завтра суд и что их судьба зависит от их поведения на суде. Примакова вызывал и Ежов, уговаривавший вести себя на суде так же, как и на следствии. Примаков обещал Ежову на суде разоблачать заговорщиков до конца.

Каждому доставленному к нему бывшему энкаведисту Шверник после беседы давал указание изложить рассказанное на бумаге. Те садились за стол и излагали. Работники КПК прочитывали, давали наводящие вопросы, акцентировали внимание на отдельных формулировках, усиливали их.

Реабилитировавшие действовали точно так же, как в свое время репрессировавшие. Последние, судя по показаниям Авсеевича в КПК, усиливали роль формулировок, возводивших заговорщическую деятельность в более высокую степень. Чутко держали нос по ветру и шверниковские следователи, остро чувствуя политическую конъюнктуру.

«Все, что наговорил Примаков и другие арестованные в то время, — читаем в объяснении Авсеевича, — является домыслом от начала до конца, вызванным нарушением элементарных норм законности при ведении следствия и самого суда». Какова лексика, а? Ну прямо-таки хрущевский реформатор-обличитель. Но ягодки еще впереди: «Нам, работникам органов НКВД, в то время было известно, что Сталин взял в свои руки руководство органами НКВД, и Ежов, минуя ЦК ВКП(б), подчинялся только Сталину и выполнял только его волю». Чем не иллюстрация к хрущевскому тезису о том, что при Сталине органы НКВД вышли из-под руководства партии? И дальше: «Такой порядок подчиненности Сталину органов НКВД оставался при Берии и Абакумове и все, что делалось в органах НКВД, все было связано с именем Сталина». Вот вам и привязка к тогдашней ситуации.