Николай Зенькович - Маршалы и генсеки

Да, с этой конференцией неладно получилось. Жуков, лежа в постели с открытыми глазами, досадливо поморщился. Хотел ведь как лучше — обобщить боевой опыт, пока свежи впечатления участников сражений, а недоброжелатели нашептали Сталину черт знает что. Приписывает, мол, Жуков себе все победы. Кремлевские друзья предупредили: Сталин затребовал материалы конференции и тщательно изучает основной доклад. Жуков перечитал его — вроде все нормально, крамолы как будто нет. За исключением, пожалуй, одной фразы, где он, говоря о том, что влияет на успех боя, сражения и операции, произнес: «Я останавливаюсь на этих вопросах потому, что на протяжении всей войны я лично руководствовался ими при подготовке всех операций»*. Можно, понять так, что именно он, Жуков, их готовил. Там, в Германии, в новогоднюю ночь, он обдумал объяснение по поводу стилистической оплошности на случай, если Верховный затронет эту тему. Не затронул… Но по некоторым признакам Жуков понял — злосчастная фраза не осталась незамеченной. Верховный любил повторять, что история — это прежде всего детали. Выуживать и держать их в цепкой памяти он был искусным мастером.

Сон не шел. Маршал ворочался в постели, мысленно перебирая в памяти инциденты последнего времени. В войну были стычки с Верховным, были. Доходило до матерщины. После войны — так, по мелочам. Но чтобы обыск — такого не припомнит. Плохая примета.

Жуков гнал из головы тревожные мысли, но они снова возвращались и упрямо роились в мозгу. Внешне отношение Сталина к нему вроде не изменилось. Тот же уважительный тон, то же вежливое «вы», что и прежде. В самом конце марта, вернувшись с какого-то заседания, узнал, что его искал Сталин и просил перезвонить. Соединили, как всегда, быстро. Верховный расспросил об обстановке. Жуков доложил — кратко и четко. Выслушав, Сталин произнес своим глуховатым голосом:

— Домой не хотите, товарищ Жуков? Как вы считаете, не пора ли вам возвратиться в Москву?

И, не дав собраться с мыслями, продолжил:

— Эйзенхауэр и Монтгомери из Германии отозваны. Настал черед и нам последовать примеру союзников. Готовьтесь.

Через пару-тройку дней позвонил опять:

— Какую должность вы хотели бы занять?

Жуков хотел ответить, что его вполне устраивает нынешний пост заместителя наркома обороны, поскольку наркомом является сам Сталин, но Верховный не сделал паузы.

— Поскольку боевых действий больше не предвидится, — продолжал он, — мы приняли решение о реорганизации наркомата обороны, переводе его на мирные рельсы. В связи с этим должность первого заместителя наркома упраздняется. Булганин становится заместителем наркома обороны по общим вопросам. Товарища Василевского мы решили назначить начальником Генерального штаба. Кузнецов становится Главнокомандующим военно-морскими силами. Как вы посмотрите на то, если мы предложим вам должность Главнокомандующего сухопутными войсками?

— Положительно, товарищ Сталин.

— Вот и хорошо. Тогда приступайте к новым обязанностям. Ждем вас в Москве.

Вернувшись из Берлина, Жуков вступил в должность главкома сухопутных войск… Едва он покинул пределы

Германии, как там начались аресты близких к нему генералов и старших офицеров. Среди них было немало и тех, кого арестовывал Абакумов и кого Жуков приказал ему немедленно освободить. За ними снова захлопнулись дверй следственных камер.

Волна арестов прокатилась и в Москве. И снова хватали тех, у кого с Жуковым были дружеские отношения. 23 апреля под стражу был взят главком ВВС А. А. Новиков — главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза, два месяца назад избранный депутатом Верховного Совета СССР. Арестованный входил в число близких друзей Жукова, участвовал с ним в нескольких фронтовых операциях.

— Ну, рассказывай, как маршалу Жукову в жилетку плакал, он такая же сволочь, как и ты, — такими словами встретил Новикова замначальника следственной части МГБ Лихачев. — Мы все знаем…

Плохо выспавшийся, с глубоко сидевшим чувством тревоги, Жуков приехал на заседание Высшего военного совета.

В «предбаннике» — небольшой комнатенке с одним окном было светло от сияния геройских звезд на кителях и маршальских — на погонах, от бритых голов собравшихся военачальников. Громко здоровались, обменивались крепкими рукопожатиями.

В назначенное время пригласили проследовать в зал заседаний. Расселись по своим местам. Стол секретаря Совета занял генерал Штеменко.

Через несколько минут вошли Молотов, Маленков, Каганович и другие члены Политбюро. Молча ожидали Сталина, который задерживался.

Вот и он. Хмурый, в довоенном френче, с папкой под мышкой. Значит, быть грозе. Жуков давно приметил, что Сталин облачается в старый френч, будучи в пресквернейшем настроении.

Вождь неторопливо подошел к столу Штеменко и медленным взором прошелся по лицам маршалов. Жукову Показалось, что глаза Сталина задержались на нем на несколько мгновений дольше, чем на соседях.

Все следили за каждым его движением. Он молча положил папку на стол, и с сильным грузинским акцентом, так что фамилия Штеменко прозвучала как «Штименко», произнес:

— Товарищ Штименко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы.

Секретарь Совета раскрыл папку.

«Министру Вооруженных Сил СССР И. В. Сталину, — вслух прочел Штеменко, — от бывшего главнокомандующего ВВС, ныне арестованного Новикова. Заявление. Я лично перед вами виновен в преступлениях, которые совершались в Военно-Воздушных Силах, больше, чел! кто-либо другой…»

— Читайте, товарищ Штименко, дальше, — сказал Сталин, когда Штеменко на какое-то мгновение остановился, чтобы перевести дух.

Новиков признавался, что попал в болото преступлений, чересчур много занимался приобретением различного имущества с фронта и устройства своего личного благополучия. У него вскружилась голова, он возомнил себя большим человеком, считал, что известен не только в СССР, но и за его пределами, в разговорах со своей женой Веледеевой называл себя крупной личностью, заявлял, что его знают Черчилль и другие главы западных государств.

Назвав свое поведение подлым, покаявшись во вражеских выпадах против Сталина, Новиков сообщал, что он виновен в еще более важных преступлениях. «Я счел теперь необходимым в своем заявлении на Ваше имя рассказать о своей связи с Жуковым, — читал Штеменко вслух, — взаимоотношениях и политически вредных разговорах с ним, которые мы вели в период войны и до последнего времени… Пора положить конец такому вредному поведению Жукова, ибо если дело так далее пойдет, то это может привести к пагубным последствиям».

Новиков характеризовал Жукова как человека исключительно властолюбивого и самовлюбленного, безмерно любившего славу, почет и угодничество перед ним, не терпящего возражений. Вместо того, чтобы сплачивать командный состав вокруг Верховного Главнокомандующего, он ведет вредную, обособляющую линию, сколачивает людей вокруг себя, приближает их к себе.