Милош Форман - Круговорот

Майор позвонил через несколько недель, как и обещал, но говорил как-то странно.

— Ну ладно, нельзя же тянуть это до бесконечности, — сказал он твердо. — Встретимся в районном управлении Винограды завтра в семь часов.

Опять-таки место встречи было выбрано совершенно без всякого смысла, но мы пришли вовремя. Майор появился сразу после нас и едва посмотрел в нашу сторону. Мы потрусили в здание за ним.

Там был старинный лифт, который в Чехословакии называют «отче наш». В двух открытых шахтах в середине здания одна за другой непрерывно двигалась дюжина открытых кабинок. Нужно дождаться, пока одна из них подъедет к вам, запрыгнуть внутрь и потом выйти на нужном этаже. Мы едва успели вскочить вслед за майором на одну из поднимавшихся платформ.

— Я собираюсь поговорить с председателем по жилищным проблемам, — сухо объявил майор. — Сегодня вы получите ответ.

Он держался очень скованно. Уже на пороге какого-то кабинета он остановился и посмотрел на меня в упор, как будто хотел что-то сказать, но не знал, как подойти к делу. Так он стоял довольно долго, переступая с ноги на ногу.

— Хорошо, я пойду поговорю с председателем. Мы должны пропихнуть это дело, мы с ним. Нужно в конце концов так или иначе решить вопрос, нельзя же столько тянуть. Я сейчас пойду и поговорю с ним.

Мы с Яной в полном недоумении смотрели на него.

— Ну хорошо, я пойду поговорю, — повторил он и исчез в кабинете. Мы ждали снаружи, пытаясь понять, что происходит. Почему славный скромняга, обожатель Яны вдруг стал таким резким? Что мы сделали? Какой компромат на нас он раздобыл?

Мы прождали за дверью полчаса, сорок пять минут, час. Коридор заполнялся людьми. Бюрократическая братия, снимавшая и надевавшая пальто, просители, нервно комкавшие шляпы, растерянные старики, сверявшиеся с записями на листочках, которые они держали далеко от глаз.

— Может быть, надо зайти и узнать? — не выдержала Яна. — Уже скоро два часа, как мы здесь.

Я решил подождать еще пятнадцать минут и вдруг увидел в конце коридора майора Слунцкого. Я не ошибся, это был именно он, наш майор, выходивший из кабинета с совершенно другой стороны вместе с седовласым господином. Оба были в пальто, хотя еще не застегнутых. Они шли к лифту и спокойно беседовали.

Мы с Яной стояли, в смятении глядя на майора, мы ждали от него какого-то знака. Уже на пороге старомодной открытой кабинки лифта майор оглянулся на нас, потом сделал быстрый знак головой, который я понял как «следуйте за мной». Я бросился к лифту со всех ног. Добежав до «отче нашего», я успел увидеть лицо майора, проваливавшееся в шахту. Он смотрел мне прямо в глаза, но лицо его выражало некую научную отрешенность. Я не вошел в лифт, и я больше никогда не видел его. Он так и не позвонил. Мы так и не получили квартиру, так и не завели ребенка.

Спустя несколько месяцев я описал всю эту мрачную кафкиану Зденеку Малеру. Он с любопытством уставился на меня.

— Ты ему ничего не сунул? — мягко, ненавязчиво спросил он.

И вдруг все стало на свои места: это странное поведение, непонятные паузы, топтание с ноги на ногу, не покидавшее нас ощущение, что майор все время хотел, но не мог чего-то сказать. Майор ждал, что я суну ему в карман конверт, но и я, и Яна оказались слишком тупыми, чтобы понять это. В то время, чтобы получить квартиру, надо было дать на лапу примерно 30 000 крон, то есть больше средней годовой зарплаты. Позже эта сумма стала быстро увеличиваться по мере распространения коррупции, но в то время у нас были деньги. И мы с радостью заплатили бы их, если бы только у нас хватило ума разобраться в ситуации, если бы мы только могли приспособиться к социализму, но шанс был упущен. И это разочарование пробило первую брешь в нашем браке.

В 1958 году, когда Александр Солженицын писал «Один день Ивана Денисовича», самый большой в мире памятник Сталину, гранитное чудовище размером с многоэтажный дом, все еще возвышался над пражским пригородом Летна. Прошло два года с тех пор, как Хрущев разоблачил Сталина в секретном докладе на съезде партии большевиков, но руководители чешской компартии сделали свою карьеру при Сталине и сталинскими методами, поэтому они не могли позволить, чтобы советская политическая оттепель ослабила их позиции. Они по-прежнему полностью изолировали Чехословакию от остального мира. Может быть, именно для того, чтобы преодолеть это ощущение изоляции, мы с Иваном Пассером стали выезжать на пикники в окрестности аэропорта «Рузине». Мы растягивались на траве у конца дороги, распивали бутылочку вина, смотрели, как над нами взмывали в небеса многотонные стальные махины, и пытались угадать их маршруты. Через час или два самолет должен был приземлиться в Париже, Риме, или Лондоне, или в каком-то другом потрясающем месте, которое было так же далеко от нас, как другая планета. Легче было представить себе, что у нас вырастут крылья, чем, что мы окажемся в самолете, летящем в свободный мир, но в 1958 году мне удалось попасть в один из этих самолетов, и оказалось, что это — ад кромешный.

«Латерна магика» наконец-то поехала в Брюссель. Радоку удалось убедить товарищей из госбезопасности, что на Всемирной выставке ему будут необходимы все его сотрудники, и меня сочли достойным получения драгоценного паспорта; я стал одним из пассажиров старого «ила» чехословацких авиалиний. Раньше я ни разу не летал на самолете, и, возносясь на небо в этом тяжелом стальном гробу, чувствуя, как его колоссальная масса разрезает воздух, я решил, что живым мне не быть. В корпусе русского самолета что-то трещало, стучало, жужжало, вибрировало и грозило рассыпаться на куски каждую минуту. В те дни национальные авиакомпании пользовались услугами военных летчиков, потому что они считались более благонадежными политически, чем гражданские пилоты, и наш командир управлял «илом» так, как будто это был военный самолет. Меня жутко укачивало. Эта первая встреча с воздушным транспортом на всю жизнь привила мне страх к полетам, но потом, в Брюсселе, все неприятности забылись.

Приехать в западную столицу из Праги — это было совсем не то же самое, что приехать в Прагу из Подебрад, это был переход от сорокаваттных лампочек к морю яркого неона. Магазины ломились от вещей, которые невозможно было достать в Праге, там были нейлон, джинсы и легчайшие пластиковые плащи, по которым в Чехословакии сходили с ума, а улицы были полны привлекательных, беззаботных людей.

«Латерна магика» получила золотую медаль на «Экспо» и стала сенсацией. Радок был таким корифеем театральной изобретательности, что никто и не заметил, что его постановка, дававшая представление о Чехословакии и ее культуре, ни о чем конкретном не говорила. Эпизоды кинопоказа внезапно сменялись актерами, выходившими прямо из экрана и говорившими со своими кинотенями, пианист исчезал, не доиграв фразу, вместе со своим инструментом, а на пустой сцене внезапно появлялась женская хоровая группа. Стиль и юмор шоу привлекали толпы народа в наш павильон. Сам Уолт Дисней зашел сказать, что он восхищается нашей работой.