Виктор Розов - Удивление перед жизнью

Часто я бывал и в гостях. Разговоры там шли не только о литературе, но и о самых житейских делах.

Живут преподаватели в своих домах — коттеджах, очень уютно устроенных и обставленных. Я уже писал: средний уровень жизни в Соединенных Штатах высокий, и, если ты на хорошей работе, живешь довольно комфортабельно. Правда, диапазоны материального различия в Америке феноменальны. Я вращился в сфере среднего класса. Не могу сейчас вспомнить, у кого из профессоров я был в тот вечер. Разговорились о зарплате, о налогах, и хотя в Америке ходит шутка — «Вы в нашей стране можете узнать все, вплоть до тайн Пентагона и ЦРУ, но никогда не узнаете, кто сколько зарабатывает», — хозяин мне сказал, что его зарплата — четыре тысячи долларов в месяц, но на налоги и оплату домашних удобств (свет, воду, газ и прочее) у него уходит тысяча восемьсот долларов в месяц; оставшиеся деньги — две тысячи двести долларов — сумма порядочная, но особой роскоши он и его семья себе позволить не могут.

Правда, в банк на старость каждый старается отложить побольше.

— Вы знаете, господин Розов, налоги просто непосильные. И дерут именно с нас, со среднего сословия. Богачи умеют как‑то лавировать, с бедных взять нечего. Вот и дерут с нас.

В Америке деньги считают аккуратно и точно. Такого, как у нас: «Эх, Петя, у меня в кармане трояк завалялся, давай что‑нибудь сообразим!» — в Америке не бывает.

Спутник второй части моей поездки, переводчик и помощник в бытовом устройстве, во время моего пребывания с ним как‑то слабо питался, экономил деньги и говорил: «Я не могу себе позволить питаться как вы, я не богач». А на днях прислал мне письмо с фотографиями моих путешествий и пишет: «Мы с женой решили переехать из Сан — Франциско в Нью — Йорк и хотим купить себе здесь дом». Я ахнул. Дом в Нью — Йорке стоит сумасшедших денег.

Конечно, отличие домов респектабельных улиц и улиц окраин достаточно разительное, но как там живут люди, какова степень их бедности, я не знаю. Бедность и богатство — понятия относительные. Большую часть своей жизни я прожил в настоящей бедности, но таковой стал ее считать, когда начал жить обеспеченно, а тогда думал, что живу нормально, хотя на просьбу: «Мама, дай еще молочка, хоть четверть стаканчика», слышал строгий ответ: «Ты с ума сошел, а что будет на ужин?» И в том, что перелицованное отцовское пальто мне переворачивали еще два раза, тоже не находил ничего удивительного. Нет— так нет, нельзя — так нельзя. Тогда я так и считал: нельзя же есть столько, сколько хочешь.

Видел я и нищих. Чаще всего это люди не с протянутой ладонью, а чем‑то занимающиеся. Торгуют какой‑то ерундой — спичками или мячиками, или играют на скрипке, или показывают фокусы. Открытое нищенство запрещено.

Один такой фокусник в Нью — Йорке мне очень понравился. Он стоял на близлежащей к Бродвею улице у театрального подъезда и удивлял толпящихся вокруг него людей чудесами своего искусства, номерами, знакомыми нам с детства. Разрезал веревку, а она оказывалась потом целой; лил воду из опрокинутой вниз горлышком бутылки, и когда кричал «стоп!» — вода течь переставала, а когда «гоп!» — вода снова текла; вынимал из пустой шапки платки и ленты. Но главный его номер был в финале. Он обращался к публике со словами: «А сейчас, господа, я совершу такой фокус, что вы все исчезнете. Только не пугайтесь». Он снимал с головы шляпу и протягивал ее, прося платы — подаяния за свой труд. И действительно, толпа быстро исчезала. Редко кто бросал монету.

Ну, разумеется, я не говорю о проституции. Это, как известно, древнейшая профессия, и занимается ею охотно и по доброй воле немалое число лиц, хотя официально проституция в США запрещена. Страшным бичом в последнее, время стала детская проституция. Как ни покажется это чудовищным, но отцы и матери продают своих детей в руки дельцов, пускающих этот товар в оборот. Думаю, что основная масса такой «продукции» поступает не столько из среды американцев, сколько от людей других наций, прибывших из бедных стран. Деньги в Америке имеют фантасмагорическую силу, и каждый желает их получить хотя бы таким страшным способом. За деньги, я уже говорил, вы имеете возможность купить океанский корабль, слона, небоскреб, героин или хотя бы вкусно есть, пить и отправлять все другие естественные потребности.

И людей ценят по деньгам.

— О, господин Розов, мы сейчас вас познакомим с замечательным человеком!

— А кто он?

— О, у него миллионы!

Лично мне это ничего не говорит, тем более что из этих миллионов он вряд ли что мне даст, да я и не взял бы.

Нет, нельзя купить на деньги доброту, отвагу, любовь, милосердие, трудолюбие, мечту, стойкость, — словом, все то, что нельзя купить на деньги нигде на свете.

Три недели в Лоренсе были для меня счастливыми днями. И умиротворяющая природа, и везде доброе ко мне отношение, и хороший спектакль «С вечера до полудня», и удовлетворение от того, что ты, может быть, тоже что‑то дал людям.

До свидания, Лоренс! Даже, наверное, прощай. Хотя… я уже говорил, что верю в чудеса

Еще в Москве я затаил желание: эх, поплавать бы по Миссисипи, хотя бы от середины реки спуститься на юг к устью!.. И решил: коль скоро второй раз еду в США, непременно попрошусь. Боялся, что мои спутники отвергнут эту ребячью мысль. Не отвергли. Видимо, в Гранине сидел такой же пятилетний чертенок любопытства. А Фрида Анатольевна, может быть, подумала про себя: «Шут с ними, пусть едут, если уж такие у них фантазии».

В Госдепартаменте при утверждении программы очень подивились нашему пожеланию.

— Господа, но, по — моему, у нас не ходят пароходы по Миссисипи, — сказал маленький, юркий и. складненький, как воробей, чиновник.

Я опешил и прямолинейно выпалил:

— Как не ходят! Не может этого быть.

— Я постараюсь выяснить точно.

Чиновник снял трубку, набрал номер и, когда щелкнуло, зачирикал. Выяснилось: по всей большущей реке ходит один — единственный пассажирский пароход, сейчас он в пути и где находится, неизвестно.

Все мои детские планы рухнули в одно мгновение и самым простейшим образом: по Миссисипи не ходят пароходы. Мы стояли в растерянности. Чиновник тоже молчал. В голове у меня пронеслась мысль: они боятся — залезем в штат Миссисипи, а там, говорят, особенная бедность и угнетение негров, мы увидим своими глазами…

Но в это время чиновник вновь повернулся к телефону.

— Я попытаюсь что‑нибудь сделать. — И, вздохнув, добавил: — Ох уж этот мне Марк Твен!..

Вздыхай, вздыхай, но сделай, голубчик!

И щеголеватый господин стал звонить — одному, другому, третьему. Надежда опять вспыхнула маленьким веселым огоньком во тьме безнадежности. Я затаил дыхание.