Виктор Розов - Удивление перед жизнью

Когда мы с Таней подъехали к больнице, произошло нечто странное. На нашу машину кинулась толпа людей. Дверцы распахнулись, меня почти за шиворот выволокли на мостовую и стали поворачивать в разные стороны. Я сразу понял: мы попали в руки репортеров. Фрост был знаменит, и всякая новость, связанная с его именем, мгновенно делалась предметом внимания прессы. Этот бросок на нас — отблеск лучей славы Фроста. Да кроме того, мы были первыми посетителями, которых он принял после сложной операции.

Мне крутили голову в фас и профиль, подталкивали в спину, ложились передо мной на мостовую на спину, нацелив объектив куда‑то в подбородок. Таня пыталась хоть как‑то организовать порядок и оберечь меня. Не тут‑то было! Со мной расправлялись, как будто я был неодушевленный предмет.

На наше счастье, к подъезду подкатила машина с Катаевым. Вся орава отшвырнула меня, как дочиста обглоданную кость, рванулась к вновь прибывшим. Таня бросилась туда же; и я, совершенно одинокий, никому не нужный, пришел в себя и с наслаждением наблюдал, как вампиры расправлялись с новой добычей.

Объединившись, мы двинулись к больничной двери. Репортеры — за нами. Им преградил путь больничный персонал. Началась суматоха. Кто‑то ловко отъединил нас от преследователей, и мы очутились по ту сторону барьера, отделявшего вестибюль от больничного коридора. Репортеры расселись по лавкам и на полу в вестибюле — ждать нашего обратного хода. Волнение, вызванное всем этим происшествием, улеглось, и мы двинулись по коридорам и лестницам больницы. Теперь я волновался уже совсем по другому поводу.

Зачем, собственно, мы идем, что мы скажем Фросту, о чем его спросим? Не удовлетворяем ли мы свое пустое и тщеславное любопытство? Кроме того, разница в возрасте между мной и Фростом чересчур велика, а я всегда чувствую себя стеснительно с людьми не своего возраста, особенно с незнакомыми пожилыми. Очевидно, осталось от детского домашнего воспитания почтение к взрослым. А сверх того, мы все трое совсем недавно, правда, в другом городе, были у очень известного американского писателя Икс, и посещение его загородной виллы оставило крайне неприятное воспоминание. Не буду называть фамилии этого известного писателя, потому что не хочется писать о людях дурное, да и кроме того, мы сами, в конце концов, изъявили желание встретиться с ним, он нас принял, а мог бы и не принять. Когда я читаю в иных заметках путешественников о том, как он, этот путешественник, был в гостях у такого‑то (называется имя и фамилия полностью), пил чай, ужинал или просто вел беседу, а теперь костит хозяина на все корки, мне прежде всего делается несимпатичен сам путешественник. Уж если тебе хочется описать подобный визит с какой- нибудь необходимой целью, то лучше всего заменить имя хозяина условным алгебраическим знаком Икс. Раньше в литературе это делалось довольно часто и не без надобности.

Мы долго искали загородную виллу знаменитого писателя Икс, но так как дома в этом крае были разбросаны беспорядочно и редко, а спросить было не у кого из‑за полного безлюдья, то блуждание наше могло быть просто бесконечным, если бы не упорство и настойчивость шофера.

Мы въехали во дворик. Шофер на всякий случай погудел в гудок в надежде на то, что кто‑нибудь выйдет навстречу путникам. Нет, кругом глухо. Однако по всем приметам это должен быть именно искомый нами приют. Мы вышли из машины, взошли на крыльцо, постучали в дверь изящным старинным молоточком и, полминуты помявшись у порога, услышали неторопливое шарканье ног за дверью. Да, нас встретил сам знаменитый писатель Икс. Пожилой, высокий, с длинной красноватой шеей, как у кондора, в черном плотном свитере и мягких домашних туфлях.

Мы прошли в кабинет. Знаменитый Икс сел напротив нас, закинул ногу на ногу, смотрел гордо и молчал. Вся его поза говорила: ну — с, господа, что вам угодно?

Лично мне ничего не было угодно, и я рассматривал кабинет. Портрет жены, писанный маслом, несколько портретов хозяина, безделушки черного дерева, низкие книжные полки вдоль стен, покрытых деревянными панелями, множество отточенных карандашей на столе и рядом пишущая машинка.

— Простите, какие у вас книги? — робко пискнул я.

— Это мои книги. Чужих книг я в доме не держу.

Странно… Но, как любит говорить в подобных случаях Людмила Яковлевна Штейн — Путиевская, ничего, как‑нибудь перемучаемся.

Книг много и на самых разных языках. Еще раз убеждаемся на глаз: очень известный писатель.

У Катаева, такого интересного собеседника и полемиста, фразы не лезут из горла. Сидим тупо, напряженно, надсадно.

— Хотите посмотреть мой новый бильярд? — предлагает хозяин.

Ради Бога! Что‑нибудь! Бильярд, кухню, попугая, золотистых рыбок, черта в банке, только чем‑нибудь заполнить этот вакуум.

Бильярд стоит в отдельной комнате. Новый, сверкающий и еще более загадочный оттого, что весь с головы до ног обернут целлофаном. Шторки на окнах задернуты, а за окном золотой солнечный день. В комнате же полумрак.

— Его подарили мне в день рождения, — объясняет хозяин.

— Простите, — очень галантно спрашивает Катаев, — а зачем бильярдный стол в целлофане?

— Чтоб сукно не пылилось.

— А почему задернуты шторы? — вякаю я.

— Сукно может выгореть.

Стоим молча. То ли у бильярдного стола, то ли у свежей могильной плиты.

В углу деревянный иконостас — щит, от пола до потолка оклеенный обложками книг знаменитого писателя Икс. Еще два — три его портрета на стенах. Еще одна пишущая машинка на маленьком столике в стороне.

Возвращаемся в кабинет. Садимся на прежние места.

Подали напитки. Налили. Выпили за хозяина.

— Я вам подарю на память свои книги. — Он наклонился и, как фокусник, достал, откуда‑то из‑под стола стопку небольших книжек в мягких обложках.

Подарок недорогой и указывающий на широкую популярность автора. В мягких обложках книги издаются большим тиражом, это указывает на популярность и материальное преуспеяние. Большой тираж — платят много.

Известный писатель Икс достал ручку и на всех книгах расписался. Мы раскланялись и вернулись в прихожую, оделись.

— Скажите, пожалуйста, — спрашивает Фрида Анатольевна, — вы не знаете, где живет господин Сэлинджер?

У нас был проект встретиться с этим писателем, только что прославившимся у нас своей прекрасной книгой «Над пропастью во ржи».

Лицо господина Икс делается прямо‑таки злым и саркастическим.

— Не знаю и знать не желаю. — И добавил: — Если бы Сэлинджер поселился поблизости, я бы сразу переехал в другое место.

…Уф, скорее на воздух! Прощаемся и уходим.

Во дворе волшебно. В глаза ударил огромный куст, осыпанный ярко — красными ягодами, нежная голубизна неба, холмистые зеленые дали. Мы молча сели в машину и молча двинулись в обратный путь. Достигнув вершины очередного холма, Катаев вдруг резко сказал, почти крикнул: