Виктор Розов - Удивление перед жизнью

Чувствую, начинаю гоняться, как собака за своим хвостом. И кажется, я отправляюсь в такую сторону, по такой дорожке, которая не приведет меня никуда, хотя путешествующие по ней встречают на своем пути много интересного. Но пусть они нам и поведают об этом пути.

Все. Возвращаюсь на плечи Статуи Свободы.

Своеобразная красота Нью — Йорка поглощает меня. Положив локти на парапет, припав к нему грудью, смотрю на эти вздымающиеся громады зданий. Как они соревнуются своей высотой, изяществом, мощностью! Мозг и руки человеческие «дивные дивы творят». От ангелов Боттичелли до этих каменных гигантов. Гипнотизирует этот фантастический город. Не воздать ему должного нельзя. Я дитя снегов, Волги и лесов, но я не могу не восхищаться этим гигантским трудом и гением, взметнувшимся ввысь.

Я путешественник. Здесь, на плечах Статуи Свободы, повернув голову вправо, я вижу Атлантический океан. В мгновение ока перелетаю через него, через Европу и вижу мои родные края. Я знаю, что вернусь туда, в теплые объятия своей матери — родины, и от этого я сейчас, глядя на Нью — Йорк, спокоен и полон счастья. Счастья человека, познающего мир.

Стою, разглядываю. На переднем плане парк «Батарея». Это остатки старинных военных укреплений, но теперь здесь давно садик с бюстом важного голландского генерала, высадившегося когда‑то на этом берегу и начавшего осваивать эту землю. Садик с клумбами, дорожками, цветами, его полукругом обнимают маленькие старинные голландские домики. Кусочек истории. Когда- то ухватились милые голландцы за кончик огромного континента, но удержать не могли. Проглотить не дали, вырвали из зубов сильнейшие.

А там, сразу же за домиками, сам Уолл — стрит. У — у-у, сколько я наслышался про это место! Даже неловко, что я вижу этот хищный Уолл — стрит. А он мне все‑таки нравится. Есть в нем своя поэзия тайны. Я впервые попал в кварталы Уолл — стрита в воскресенье, и этот город в городе был пуст, как развалины Помпеи. Я бродил между серых громад небоскребов и чувствовал, что двигаюсь вдоль извилин уснувшего головного мозга. В будние дни Уолл — стрит понравился мне меньше. Обыкновенная суета с ералашем, и знаменитая биржа кишмя кишела человечками. Я провел на бирже около часа. Что‑то мне с упоением рассказывали, показывали, втолковывали, но я ровным счетом ничего не понял. В моей душе ничего не откликнулось.

Вон здание компании «Зингер». Швейные машины. Как же, с детства помню! В доме с благоговением произносили: «У них есть швейная машина “зингер”». Нечто совершенное и богатое. У нас никогда не было швейной машины «зингер». Теперь есть какая‑то, но никто на ней не шьет, не умеют. Здание тоже высокое. Говорят, это первый небоскреб в Нью — Йорке. Какой же он небоскреб — этажей сорок, не более. Так, согнувшийся старичок в толпе здоровенных акселератов. Забитый, затерянный. Если бы не был первым, и не вспомнили бы о нем.

А справа мост через залив. Как это висят такие многокилометровые мосты в воздухе без всяких подпорок?! Тянутся ниточки от края до края и висят. Парит в воздухе металл, десятки тысяч тонн металла, да еще асфальтовое покрытие.

О мостах, дорогах, эстакадах в Америке тоже можно было бы написать целую поэму. Когда я впервые увидел мост через Золотые Ворота в Сан — Франциско, я, человек очень мало технически образованный, для которого некошеный луг с нехитрым ковриком полевых цветов дороже и ближе целого большого города, невольно раскрыл глаза. Душу захолонуло, и чувство восторга ворвалось в мою грудь как порыв свежего ветра. Так с этим чувством восторга и въехал я под ажурные своды и промчался, глядя не на знаменитый Сан — Францисский залив, не на Великий, или Тихий, океан, от которого залив этим мостом и отделен, а только на причудливые кружевные его переплеты. Прямо как будто это не что- то, а кто‑то, с кем хочется почтительно и доверительно поговорить

«Как вы себя чувствуете, дорогой и великолепнейший мост?»

«Спасибо, неплохо».

«Какой вы чистый, свежевыкрашенный!»

«Это оттого, что здесь специально трудится человек».

Он работает непрерывно. Начинает красить с одной стороны, дойдет до другой и сразу начинает все сначала.

«Вы, конечно, осознаете свою красоту и величие…»

«Как вам сказать… — скромно потупив очи в воды залива, отвечает красавец. — До некоторой степени. Не скрою, мне приятно существовать. Видимо, оттого что во мне все гармонично. Когда гармония нарушена, это ужасно. Вон я вижу там, за моим долговязым другом Бэй — бриджем, вдали какой‑то завод. Как он уродлив, бедняжка, как ему тяжело существовать! Видите, какой от него всегда валит густой дым. Наверно, это от скверного самочувствия».

Конечно, в Нью — Йорке я поехал смотреть Бруклинский мост. Полное разочарование. Громоздок, тяжел, кургуз. Этакая груда железа наворочена. А этот, справа, которым сейчас любуюсь, — пример технического и технико — эстетического прогресса.

А не то мост, не то дамба в Нью — Орлеане длиной в сорок километров, а может, и в шестьдесят! Взяли и соединили два конца залива — раньше‑то объезжали по берегу вокруг, в десять раз дольше. А теперь удобно и выгодно. И выполнено блестяще. Я еще из окна самолета заметил огромную, пересекающую водное пространство узкую полосу и гадал: что бы это могло быть?

А уж дорожные развязки просто кружат голову. Они взлетают в воздух в виде эллиптических эстакад в два, три, четыре ряда. В первый раз, когда мы увидели эти переплетающиеся в воздухе шоссейные дороги, Катаев непроизвольно начал аплодировать.

Америка — страна технических, инженерных, строительных чудес. Второй такой страны в мире я не видел. Старая Европа вместе с Парижем, Римом, Лондоном, Веной etc — музей древностей. Очень хорошо помню: прилетели мы из Нью — Йорка обратно в Париж, приземлились, и у меня было такое чувство, будто мы очутились в Саратове.

— Не люблю я американцев, — сказал мне один гид в Норвегии. — Что им ни покажешь, вечно цедят сквозь зубы: «А у нас это есть». Раздражает. — И, помолчав, добавил несколько печально: — В прошлом году я ездил в Соединенные Штаты. Действительно, у них все есть.

В Нью — Йорке есть дивный средневековый испанский монастырь. Он привезен из Испании целиком вместе с каменной оградой и даже булыжником, которым когда‑то был вымощен двор.

В музее Фрик — Коллекшн (господин Фрик, умирая, завещал музей городу, и вход в него бесплатный) среди шедевров живописи всех веков и народов вы входите в комнату, где в золоченых барочных рамах висит один Фрагонар. И вся комната — с камином, росписями, люстрой и лепкой — в мгновение ока переносит вас во дворцы королей Франции.

— Какая дивная комната, — восклицаю я, — как обильно представлен Фрагонар!