Бен Макинтайр - Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона

Как-то вечером, когда все трое отдыхали после ужина, Чапмен вдруг громко спросил сам себя, «почему это ему взбрело в голову покинуть Германию и отправиться сюда». Он продолжал размышлять на эту тему: «В Германии он мог прекрасно жить и сейчас, и после войны. Его никто не заставлял лететь в Британию». Этим же вопросом задавались и оба полицейских. Политические взгляды Чапмена, похоже, базировались на внимательно прочитанной книге Герберта Уэллса: «Он не сочувствовал национализму и хотел, чтобы послевоенный мир был устроен по принципу всемирной федерации». Тус решил, что в душе Чапмен все же патриот: «Он гордится тем, что он британец, и хотел бы, чтобы мы выиграли войну». С другой стороны, им явно двигало присущее ему безрассудство: «Похоже, он из той категории людей, для кого опасность необходима, — писал Тус. — Я чувствую, что именно по этой причине он согласится вернуться во Францию, поскольку, фактически, он — человек без родины».

Через несколько дней Чапмен вскользь упомянул, что у него есть некий план, впрочем, сразу же свернул тему, заметив лишь: «Это настолько безумная идея, что ее вряд ли сочтут выполнимой». Тус тут же сообщил о словах Эдди Риду и Робертсону, добавив: «Судя по некоторым его обмолвкам, я полагаю, что успех этого плана полностью зависит от того, сдержит ли доктор Грауманн свое обещание отправить его в Берлин, где, я подозреваю, должно произойти нечто важное».

Чапмен не демонстрировал никакого раскаяния в своем прошлом и щедро потчевал своих компаньонов историями о своих «подвигах» — таких, как ограбление ростовщика в Гримсби или магазин «Экспресс Дайриз». Эти рассказы были добавлены к растущему списку нераскрытых преступлений Чапмена. «Я думаю, мы должны держать эту информацию при себе, но все-таки сохранить ее», — писал Рид.

Большинство следователей, контрразведчиков и специалистов по работе с двойными агентами, работавших в МИ-5 (за исключением Рида), были представителями высших классов, выпускниками привилегированных частных школ. Большинству из них ни разу в жизни не доводилось встречаться с людьми типа Чапмена, и их первым инстинктивным чувством было презрение к этому неотесанному парню с его напыщенной манерой держаться. Однако почти каждый из них невольно начинал ему сначала симпатизировать, а затем и испытывать уважение, хоть и не без опаски.

К Рождеству все лондонские эксперты по шпионажу задавались вопросом, что делать с Эдди Чапменом и что им движет.

Когда Джон Мастерман, историк и спортсмен, не придумывал новых способов обмануть нацистскую Германию путем двойной игры, он любил размышлять о крикете. Иногда он размышлял о шпионаже и крикете параллельно. «Руководить командой двойных агентов — все равно что руководить командой по крикету, — разглагольствовал он. — Старые игроки теряют форму, их постепенно вытесняют новички. Не всегда просто выбрать лучших игроков, чтобы выпустить их на поле. А иногда игроку необходимо долго тренироваться прежде, чем он будет готов принять участие в матче». В Чапмене он, похоже, нашел отбивающего с потрясающими природными способностями, не нуждающегося в дополнительных тренировках и способного продемонстрировать великолепную игру — если, конечно, он не скроется с площадки и не объявится на противоположной стороне, открыв ворота для соперников.

Обо всем этом Мастерман с удовольствием размышлял, лежа на полу парикмахерской «Реформ-клуба» на Пэлл-Мэлл. В начале войны он обитал в клубе «Юнайтед Юниверсити», но, когда у клуба бомбой снесло крышу, он перебрался в Оксфорд и Кембридж. Вскоре, однако, умер старый парикмахер «Реформ-клуба», его салон закрылся; Мастермана пригласили переехать туда, и он с готовностью принял это предложение, поскольку клуб был в пяти минутах ходьбы от штаб-квартиры В1А. И вот теперь он проводил ночи лежа на полу, на который с 1841 года падали обрезки волос «великих и достойных мужей».

Спать на тонком матрасе поверх твердой плитки было неудобно. Повар «Реформ-клуба» старался, как мог, однако еда чаще всего была просто ужасна. Электричество отключали с привычной непредсказуемостью. Ванну можно было принять лишь в порядке строгой очередности, и вода в ней всегда оказывалась холодной. Но Мастерману нравилось жить в «Реформ-клубе»: «Памятуя о собственной бесполезности в ходе Первой мировой войны, я испытывал подсознательную тягу к испытаниям и дискомфорту». Он наблюдал за жизнью мужчин в военное время (женщин он, как обычно, не замечал), отмечая их стоицизм. Как-то ночью бомба попала в здание клуба «Карлтон». Члены окрестных клубов в пижамах и тапочках выстроились в цепи, спасая клубную библиотеку от огня, передавая книги из рук в руки и попутно рассуждая о достоинствах каждой из них. С такими людьми, рассуждал Мастерман, «мы просто не можем потерпеть поражение». Этот странный воинствующий монах был готов провести всю войну среди казенной еды, жестких полов и холодных ванн. А теперь, имея нового мощного отбивающего, которого можно поставить на линию, Джон Мастерман был счастливее, чем когда-либо в жизни.

В другом районе Лондона, в Латчмер-Хаус, комендант «лагеря 020» также размышлял о Зигзаге. Оловянный Глаз Стефенс полагал большинство вражеских шпионов «отбросами вселенной, чье вероломство гораздо сильнее мужества». Но Чапмен был иным — «наиболее поразительным случаем» в его практике. В отличие от остальных пойманных агентов он не выказывал и тени страха. Казалось, ему нравится быть в постоянном возбуждении, — и ничто другое его не волнует. «Что он за человек? — размышлял Стефенс. — Патриот, храбрец? Представитель подонков общества, объект шантажа? Или он обычный наемник? Шпионов, которых интересуют лишь деньги, немного, но они опасны». Для мошенника, думал он, Чапмен на удивление равнодушен к деньгам. Казалось, он был истинным патриотом — но без шовинизма и яростных нападок на все немецкое, столь характерных для самого Стефенса. Похоже, Чапмен стремился лишь добавить еще один захватывающий эпизод в разворачивающуюся драму собственной жизни. Если у МИ-5 хватит таланта качественно поставить следующий акт, размышлял Оловянный Глаз, Зигзаг сможет стать главной звездой их труппы.

Вечером в сочельник Морис, радист германской станции в Париже, отправил Фрицу следующее сообщение: «ВЫХОДИТЕ В ЭФИР В 9.45 И 17.00 QRQ» (сокращение QRQ означало у радистов «отправляйте быстрее»), У немцев, похоже, продолжались проблемы с приемом сообщений от Чапмена. Ронни Рид покопался в передатчике и не обнаружил никаких проблем. Однако он не слишком волновался. Проблемы со связью помогут им выиграть немного времени.

Куда больше волновала просьба, озвученная Чапменом. Вскоре после прибытия на Креспини-Роуд он попросил Рида найти Фриду Стевенсон, его бывшую любовницу и мать его ребенка. Раньше Чапмен упоминал о ней лишь вскользь, теперь же объяснил, что еще ни разу не держал на руках собственную дочь, которой уже исполнилось три года, что все еще любит Фриду и хочет увидеть их обеих как можно скорее. Рид пообещал постараться найти ее.