Валерия - И жизнь, и слезы, и любовь

У нас с мамой еще со времен моего детства абсолютно доверительные отношения. Всеми своими симпатиями я с ней делилась с самых ранних лет. Стесняться было нечего: мама всегда старается меня понять и ни за что не осуждает. Доверие ко мне родных простиралось столь далеко, что меня стали отпускать на взрослые танцы все в тот же Дом культуры. Мне тогда было тринадцать, но смотрелась я вполне взрослой девушкой… Я привыкла считать себя взрослой. Большинство участников «Экспромта» составляли взрослые люди, которые приходили в Дом культуры после рабочего дня. Володя Зотов сделал так, что со мной никто не обращался фамильярно, как с малышней. Это был друг, равный партнер.

А я считалась абсолютно надежной девочкой…

Хотя, что и говорить, на «взрослых» танцах мне совсем не по-взрослому было ужасно интересно: кто на этот раз пригласит меня танцевать? Каждое приглашение на танец мне, девчонке, казалось таким важным и значительным. Не скажу, что пользовалась особым успехом, но определенный интерес ко мне проявляли. Но больше все-таки нравились девочки, которые были попроще, подоступнее…

Думаю, на танцах я не только удовлетворяла свое женское самолюбие. Там была музыка. Для меня этим все сказано.

В нашей школе на дискотеки допускали учеников с восьмого класса, поэтому в седьмом классе я ходила в другие школы, где никто не знал, сколько мне лет.

Поклонники… Признания в любви… Первое такое воспоминание до сих пор вызывает во мне неприятное ощущение. Был у меня одноклассник Вовка. Нормальный совершенно парень. Ничем не раздражал. Я его не видела, не слышала. И вот на тебе — в пятом классе он возьми да и пришли мне записку с признанием в любви. Он мне совершенно не нравился. Тут-то я его и вовсе невзлюбила. Сейчас я понимаю: меня раздражало то, что я не могу ответить на его чувства. А отношения, которые были для меня вполне комфортными, бесповоротно изменились.

Признавался мне в любви еще один мальчик — такой пухленький, забавный. Он к своей бабушке приехал в Аткарск из Москвы. Он был также герой не моего романа, и ему я тоже ответила полным неприятием.

Потом был Валера. Он учился и девятом. Я — в седьмом.

Тут уж я подумала, что со мной что-то не в порядке. Кругом девчонки шепчутся про свои чувства к разным мальчикам. А Я — как холодный камень. И стала я с Валерой гулять. Мы с ним в кино иногда ходили. Валера очень нравился моей маме. Всем, только не мне. Знаете, как бывает: все мужчина для тебя делает, подруги завидуют, а тебя тяготит его присутствие. Так у меня было с Валерой. В конце концов я соврала ему, что мне нравится другой мальчик. И порвала с ним. Валера перестал со мной разговаривать.

Вот, собственно, и все мои школьные любовные приключения. Главным в ранние годы для меня были занятия тем, что мне интересно.

Что меня интересовало тогда? Многое. Учителя не могли на меня нарадоваться — отличница все-таки. Математик считал, что если я не займусь точными науками, то страна потеряет вторую Софью Ковалевскую. Литератор прочил меня в гуманитарии. В какой-то момент меня стала интересовать история. И я решила поступать на исторический факультет МГУ. Мотив был интересный. Я слышала, что многие известные артисты пришли на профессиональную сцену прямо из студенческой самодеятельности. Знала, что МГУ очень ею славится. И лелеяла мечту как-нибудь там подвизаться.

Мне было известно: чтобы стать оперным исполнителем, надо окончить консерваторию. Где учат на эстрадных певцов, да и учат ли на них вообще, я не знала. Конкретного пути на сцену я себе не представляла, но ни на секунду не сомневалась, что буду самой настоящей артисткой. А для этого надо много работать.

Я постоянно была занята.

Иногда мне кажется, что Бог всегда старался сделать так, чтоб я ни минуты не имела свободной. Случались такие моменты, когда я просила у Господа передышки. Я молила Его, как маленькая девочка:

— Добрый и милосердный Боже! Дай мне отдохнуть! Я же ничем перед Тобой не провинилась. Я была честна, открыта. Никогда никого не предавала. Да, я шла вперед к своей цели, но никогда не шла по головам. Я много работала. И сейчас много работаю. Я так стараюсь. Я не прошу Тебя о многом. Дай мне пару свободных вечеров. Я хочу спокойно поужинать. Хочу, не торопясь, поговорить с детьми. Хочу просто-напросто собраться с мыслями. Я устала страдать, жить с мыслями о побеге… В чем я провинилась?

Но приходил Шуйский. Я видела по его лицу, что сейчас начнется. И опять скандал, побои, упреки. Опять страх, мысли о побеге. Неужели Господь не слышит меня? Неужели я так и не дождусь передышки?

Я никогда не шла против своей совести. Если я вызывала в людях зависть, то это было не специально. И никогда никого ни на что не провоцировала. Мои воспоминания — это исповедь. Я пишу ее не только для читателей, но и для себя. Вспоминая то, что произошло со мной, я получаю возможность переосмыслить свою жизнь. Говорят, что написание мемуаров — это еще и замечательная психотерапия. Рассказывая о том, что с тобой происходило, ты избавляешься от душевных ран.

Я пытаюсь посмотреть на свою историю глазами читателей. Вернее, читательниц. Может, кто-то счастливый и благополучный подумает: господи, да зачем она бередит свои старые раны? Шуйского давно нет рядом. Она счастлива в новом браке. Она преуспела в своей профессии. Она знаменита и обеспечена.

Я рада за тех, кто не понимает меня. Значит, эта женщина не встретилась с грубым лицом бессмысленной жестокости.

Я знаю, кто-то подумает, что моя цель — разобраться с Шуйским. Отнюдь. Бог уже наказал этого человека, сделав его тем, чем он является, вынудив его носить в душе то, что он носит. К нему равнодушны его собственные дети! Есть ли на свете большее наказание?

Какая-то другая моя читательница скажет:

— Легко ей рассуждать, живет как сыр в масле. А что мне делать на моем месте? У меня ни денег, ни связей, ни тех, кто может за меня вступиться…

…Впереди — рассказ о том, как я боролась, тоже не имея ни того, ни другого, ни третьего. Отвоевывала свою свободу и право на безопасность шаг за шагом, пядь за пядью.

Не знаю, что делать каждому конкретному человеку. Но я убеждена в одном: надо что-то делать. Дорогу осилит идущий. Отчаяние же — тяжкий грех.

Моя исповедь — это рассказ человека, который от страха и безнадежности пришел к гармонии и уверенности в завтрашнем дне. Мой труд не пропадет зря, если эта книга вдохнет уверенность хотя бы в одного отчаявшегося.

Я считаю, что если перед тобой закрывают дверь, то не надо ломиться в нее. Лучше попытаться найти другую, которая открыта. Главное — верить в то, что какая-то дверь перед тобой откроется.