Альфред Шлиффен - Германская военная мысль

В задаче с одной известной и одной неизвестной величинами – собственной волей и волей противника – выдвигаются еще факторы третьего порядка, которых совершенно невозможно заранее предусмотреть: погода, болезни и железнодорожные катастрофы, недоразумения и ошибки, одним словом, все явления, которые именуют случайностью, роком или предопределением свыше, но которые человек не создает и на которые его власть не распространяется. И тем не менее ведение войны не находится во власти слепого произвола. Теория вероятности могла бы подсчитать, что в конечном счете все эти случайности столь же часто идут во вред или на пользу как одной, так и другой стороне, и полководец, который в каждом частном случае отдает если не наилучшие, то все же разумные распоряжения, всегда имеет шансы достигнуть цели.

Ясно как на ладони, что для этого недостаточно теоретических знаний; здесь для свободного проявления на практике, для творчества в искусстве открывается простор свойствам духа и характера, вышколенным, правда, военной подготовкой и руководимым опытом, будь последний почерпан из военной истории или из самой жизни.

Репутацию полководца прежде всего, конечно, устанавливает успех. Но какую роль в нем играют его действительные заслуги, определить необычайно трудно. Перед непреодолимой силой обстоятельств сгибаются даже лучшие люди, и столь же часто обстоятельства возносят и посредственность. Но преимущественно продолжительное счастье выпадает дельным людям.

Если, таким образом, на войне с началом операций все становится неопределенным, за исключением той воли и той энергии, которые заключает в себе полководец, то общие принципы, вытекающие из них правила и построенные на них системы не могут иметь практической ценности для стратегии.

Правда, эрцгерцог Карл признает стратегию наукой, а тактику искусством. Он считает, что «наука верховного полководца» «определяет ход военных предприятий», искусство же должно лишь осуществить планы стратегии.

Генерал фон Клаузевиц, напротив, говорит: «Стратегия есть применение боя в целях войны»; стратегия действительно дает тактике средства, чтобы драться, и создает вероятность победы посредством руководства армиями и их сосредоточения на полях сражений. С другой стороны, она присваивает себе и результат каждого боя и строит на нем далее. Перед тактической победой смолкают требования стратегии, и она приспособливается к вновь создавшемуся положению вещей.

Стратегия – это система подпорок. Стратегия – это больше, чем наука; это – перенос знания в практическую жизнь, дальнейшее развитие первоначальной руководящей мысли в соответствии с постоянно меняющимися обстоятельствами; стратегия – это искусство действия под гнетом труднейших условий.

Требование новых и значительных жертв для военных надобностей в тот момент, когда политический горизонт, по-видимому, свободнее от грозовых туч, чем это было еще в недавнем прошлом, и когда все соседние державы дают нам определенные заверения в своих мирных намерениях, может вызвать удивление. Я все же прошу разрешить мне в немногих словах указать на степень безопасности, обеспечиваемой нам обстоятельствами.

Господа, еще недавно с крайней левой этого собрания повторно выдвигалось утверждение, что все наши военные мероприятия проводятся исключительно в интересах классов, владеющих собственностью, и что только монархи вызывают войны; если бы не было государей, соседние народы жили бы в мире и дружбе. Что касается до владеющих собственностью классов – а они очень многочисленны и в известном смысле охватывают почти всю нацию, так как кому же нечего терять? – то, правда, состоятельные классы, безусловно, заинтересованы во всем, что обеспечивает владельцу его собственность.

Но, господа, не монархи и вообще не правительства ныне являются первопричиной войн. Времена кабинетных войн остались в прошлом; мы живем в эпоху только народных войн, и вызвать таковую, со всеми ее непредвиденными последствиями, сколько-нибудь разумное правительство может решиться лишь с большим трудом. Нет, господа, элементы, угрожающие миру, заключаются в самих народах. На внутреннем фронте таковыми является зависть классов, которым судьба менее благоприятствовала, и делаемые ими время от времени попытки быстро достигнуть посредством насилия улучшения своего положения, улучшения, которого можно добиться лишь путем реформ и лишь не покидая длительного и утомительного пути работы. На внешнем фронте угрозы родятся из известных национальных и расовых домогательств, вообще из недовольства существующим положением. В каждую минуту это может зажечь войну независимо от воли правительства и даже против его воли; господа, именно правительство, недостаточно сильное, чтобы бороться с народными страстями и партийными домогательствами, – такое слабое правительство представляет постоянную военную опасность. Я считаю, что невозможно переоценить достоинства и блага сильного правительства. Только сильное правительство может проводить здоровые реформы, только сильное правительство может являться порукой мира.

Господа, если война, которая уже свыше десяти лет висит над нашими головами, как дамоклов меч, если эта война наконец вспыхнет, то никто не сможет предугадывать ее продолжительность и ее конец. В борьбу друг с другом вступят величайшие европейские державы, вооруженные, как никогда. Ни одна из них не может быть сокрушена в один или два похода так, чтобы она признала себя побежденной, чтобы она была вынуждена заключить мир на суровых условиях, чтобы она не могла воспрянуть и возобновить борьбу Господа, это, может быть, будет семилетняя, а может быть, и тридцатилетняя война, и горе тому, кто воспламенит Европу, кто первый бросит фитиль в пороховую бочку.

Господа, когда речь идет о таких огромных вопросах, когда на карте стоит то, чего мы достигли столь тяжелыми жертвами, – существование империи, может быть, даже существование общественного строя и цивилизации и во всяком случае сотни тысяч человеческих жизней, тогда денежный вопрос, безусловно, должен отходить на второй план и всякие материальные жертвы заранее оправдываются.

Здесь многократно подчеркивали, что само ведение войны требует денег и денег и что мы не должны раньше времени подрывать свои финансы. Это верно, господа; если бы мы не производили очень крупных расходов на военные цели, средства на которые изыскивал патриотизм этого собрания и нации, то состояние наших финансов, безусловно, было бы много благоприятнее, чем то, которое имеет место в данный момент. Но, господа, блестящее финансовое положение при недостаточных средствах сопротивления не воспрепятствовало бы тому, что сегодня враг находился бы в пределах нашей страны, так как как раньше, так и теперь только меч может заставить другой меч оставаться в ножнах. Враг в пределах страны – мы претерпевали это в течение шести лет в начале столетия, и император Наполеон мог бы похвалиться, что он сумел выжать миллиард из маленькой и бедной тогда страны. Враг в пределах страны не очень бы стал интересоваться, государственный ли это или частный банк. Мы ведь видели даже в 1813 году, когда враг находился уже в полном отступлении, как французский маршал [Луи Николя Даву] в Гамбурге – тогда французском городе – положил себе в карман на прощание Гамбургский банк. Враг в пределах страны быстро покончил бы с нашими финансами. Только сильно вооруженная Германия со своими союзниками оказалась в силах столько лет удерживать мир.