Нонна Мордюкова - Казачка

Тогда в этом направлении электричек еще не было, а ходил паровичок, с дымом из трубы. «Пригородный», «рабочий» назывался. Ходил редко, народу — толпы! А тут еще гололед. Пускаем отца вперед к двери вагона — дескать, инвалида должны пропустить в первую очередь.

Проводница турнула его в грудь; костыль и палка разъехались, и он упал на спину.

— Папа!.. Ах ты, сучка! — крикнула я проводнице. Она зычно свистнула в свисток, паровичок тронулся…

Раньше родители ни в какую не допускали возможности быть смешными или жалкими перед детьми. Отец отверг нашу помощь и, не вставая, погрозил пальцем с наигранной веселостью:

— Во! Видали, дети, каких Москва терпит… А еще столица!

Встал на одной ноге, четко, по-мужски собрал в руки костыль и палочку. А мы быстренько замяли происшедшее, мы негордые. Подошел пассажирский, и доехали в тамбуре до Петушков. Ничего, Виктор Константинович Мордюков! Живы будем — не помрем…

Проводили отца весело, хотя с пенсией — от ворот поворот.

Трусоватые мы были насчет вождей. Песни ввысь их поднимали, а только пусть они там, в песнях. Пусть, зачем приближаться к ним — боязно. И не их страшно, к ним-то и не подпустят, страшен был черный буран охраняющих отца родного.

Стали приглашать на званые приемы. Вроде тебе почет, а от локтя одного охранника долго болела грудь — это когда Никита Сергеевич с фужером в руке взмяк, закраснелся и докричался до такой братской доступности, что мы в экстазе зааплодировали и легонько подались к его столу… Тут и помаду стерли с губ каменным плечом. В общем, рта подхалимского не разевай, того и гляди, в жернова угодишь.

Хрущев. Степная манера говорить, митинговать по-свойски — прямо-таки колхозный бригадир всея Руси. Не ощущая его поначалу ни хорошо, ни плохо, жили мы себе, каждый на своем месте: вверху разберутся, как править страной.

И вдруг там, вверху, назначается воскресная встреча: дружеские контакты правительства с творческой интеллигенцией. В число приглашенных попали шестеро киноактеров: Скобцева с Бондарчуком, Николай Рыбникове Аллой Ларионовой, Вячеслав Тихонов и я.

В Архангельское нас вез маленький автобусик. Милицейские мотоциклы будто не сопровождали, а конвоировали колонну машин, чтобы кто-нибудь не сбежал. Приехали — батюшки! Иззелень-зеленый лес. Прохладно. В глубине круглый тент из полотна в красную полоску. Под ним множество столов. Ясно, что там обед назначен. Прохаживаемся. Народу масса. Никто не находит себе места. Правительство топчется с народом: Хрущев, Микоян, Ворошилов, Буденный.

Озеро. По берегу баночки с червями и удочки.

— Милости просим рыбки половить! — звонко крикнул незапоминающийся человек. Не боится, наверное, ни правительства, никого.

— Знаю я вашу рыбку, — вальяжно отвечает Никита Сергеевич. — Небось вчера сгрузили в озеро машину карпов, а теперь хоть рукой лови…

— Ха-ха-ха! — торопливо засмеялся народ.

Все движутся медленно, приноравливаясь к шагу вождей. Вдруг как крикнет на весь лес взбесившийся тенор: «А-а-ар-шин мал-а-лан…» На миг остановили дыхание, потом поняли, что это Рашид Бейбутов сотрясает пространство. Он разрядил неловкость и робость собравшихся. Хорошо, что песня имеет слова, — куплет за куплетом идет время. Поаплодировали. Никита Сергеевич, подняв палец, пожурил за что-то республику в лице Рашида Бейбутова. Не успели поблагодарить судьбу за, слава богу, прошедшие минуты прогулки с вождями, как справа пересекает дорогу цепочка джигитов — мальчики в черкесках, с кинжалами грациозно на мысочках протанцевали мимо и скрылись в кустах. Аплодисменты. Мальчики из-за кустов не возвращаются.

— Давайте «Гоп со смыком»! — призвал простодушный вождь. Народ опять: «Ха-ха-ха!»

— Купаться, купаться, — заворковали те, кто посмелей.

От озера стрелка показывала, где брать купальные костюмы.

Вскоре многие барахтались в воде. Помню, Аджубей подплыл к Рыбникову и сострил: вот где можно топить актеров, а не на страницах газет… Он симпатичный и умный был. Потом и газета «Известия», как все помнят, жила интересной жизнью, пока Аджубей был главным редактором. Рассказывают, что, когда его «ушли», он собрал газетчиков в своем кабинете, чтоб по-доброму проститься. Пожал всем руки и отдал ключи.

Но вернемся к пикнику.

Освежившись, мы немного освоились с обстановкой. Вроде опасностей нет, и Фурцева, министр культуры, не отходит от нас. Держится просто, демократично. А все же какая-то «хока» стережет, поджидает момент, чтоб грызнуть. Молоды мы были, и родители наши не испытали ночного дыхания «черных воронов», а страх засел крепко. Стали обносить гостей рюмочками на подносе да лакомствами. Глядь — за руки и за ноги поволокли Ворошилова. «Умер?» — «Напился. Не смотрите в ту сторону», — посоветовал кто-то из наших.

Стали скликать к столам. Гостей было человек двести; наш столик оказался в нескольких метрах от правительственного. На актеров каждый смотрит с любопытством, вот и теперь: пусть «живьем» посидят рядом с руководителями партии и правительства. Ухватились мы разглядывать меню. Чего там только не было, начиная от ухи из форели и кончая раками, сваренными в пиве!

Смирненько ведем себя, как полагается. Пьем вишневый сок, прохладный, натуральный. Кто-то напрягается с тостами, буреет, старается провести мероприятие на уровне. Помню, как Константин Федин закричал: «И это аквамариновое море!..» — о только что построенном бассейне «Москва».

Дальше сплошняком пошла химия. Химия, химия. Химия тут, химия там… Вплоть до того, что все имеющееся на столе сможет сотворить химия.

Хрущев хохотнул и сказал:

— Давайте наедимся сегодня пока что натуральной едой!

Снова подхалимское «ха-ха-ха», аплодисменты. Я тоже ловила себя на том, что смеюсь заразительнее, чем того заслуживает острота вождя. Наверное, один из всех Николай Рыбников ликовал искренне, по-детски: светился, чуть не криком кричал, довольный Никитой Сергеевичем. Его очень даже устраивал образ секретаря ЦК — мужичка. «Наконец-то!» — говорило все его существо. Он взглядом напутствовал вставшего с фужером Бондарчука (тому заранее был поручен тост от нашего стола). А Бондарчук всю жизнь выступал редко, но феноменально — без заботы о мысли, которую хочет донести до слушателей. Мы напряглись, жадно ловя то, что он хочет сказать, потом с облегчением вздохнули, выловив все же, что Ленинская премия за фильм «Судьба человека» дана не только ему, а всему съемочному коллективу. Звонкие аплодисменты Рыбникова перекрыли последнее слово оратора. Ну ничего! Они утонули в рукоплесканиях остальных гостей.

Слава тебе господи, справился более-менее. Ушла волна напряжения от нашего стола и полетела дальше.