Нонна Мордюкова - Казачка

Тюрьма ее «приголубила». Набралась молодая девушка всего, а сущность человеческих качеств осталась нерушимой. Райка не знает границ между обязанностями и душевной сноровкой.

Один раз бреду, утренняя заря, прохладно. Сейчас Райкин чай будет. Это счастье. Подхожу и вижу лежащего ничком у входа в костюмерную режиссера.

— Что с вами, Станислав Иванович?

— Зайди посмотри, — едва выговаривает он, задыхаясь от смеха.

Вхожу: ничего особенного, если не считать на пустом круглом столе мертвой белой толстенной книги, раскрытой посередине, чтоб не захлопнулась. Книга эта — «Капитал» Маркса.

— Где же ты взяла? — прыснула я.

— «Где», «где»! В библиотеке! Тут тоже люди живут. Интересуются.

Так она решила противостоять подозрениям начальства в легкомыслии. Знала, что хохма не для взрослых, но шла на это. Пусть их — этих начальников!

Не одну картину мы проработали вместе и стали как родные.

Но эта радость общения — лишь до того момента, пока не приезжает дочка. Тут Райка немедля снимает комнату подальше от съемочной группы и полностью предается семье. Вход для всех закрыт.

Райка бодренько отрабатывает, оставляет докончить съемку младшей помощнице — и скорей домой.

Мне вход не был заказан. Я видела в Райке совсем, совсем другую сущность — светлое и святое материнство. Говорить она начинала тихо, движения смягчались, глаза вожделенно ласкали доченьку свою. Девочка воспитывалась исключительно на интеллигентный лад. Бог дал ей быть отличницей в школе, любовь к книгам и послушание. «Откуда это?» — и Райка изумлялась.

Она крутилась как могла, одевала дочку модненько, наняла педагога по английскому языку. В Райке жили два человека, и обе жизни были искренни. То «Сонька золотая ручка» с матерком и пол-литрой, то заботливая мать, ограждающая дочку от всего того, что знает сама. Подрабатывала где только могла.

К примеру, пришла мода на кружевные воротнички ручной работы — пожалуйста. И артистки довольны, и она. Сядет на берегу и цокает спицами или крючком. Я рядом. То и дело кладу ей руку на плечо:

— Кончай, зашаталась уже.

Она остановится, но огрызнется:

— Так скорей время проходит. Осталось немного — неделя…

Это она так неистово поджидала свою доченьку.

— Ну что? К тебе пойдем?

— Пойдем, — отряхивая юбку, отвечает Райка.

Хорошо закончить день в костюмерной. От Райки иду в дом, где я поселилась на время съемок.

…Вдруг стук в окно.

— Это ты, Райка? — громко спросил хозяин.

Я прильнула к стеклу и увидела искаженное лицо Райки. Через минуту уже была возле нее.

— Что случилось?

— Читай… — Она поднесла к окну телеграмму.

«Мама, не падай в обморок, я выхожу замуж». Я и то поперхнулась, зная эту худенькую покорную девочку с пискучим голосом.

— Пошли скорей на почту! А то закроется.

Почта черт-те где, километров за пять. Идем быстро, молча. Крапива жалит ноги.

— От зараза, ни сном ни духом…

Райка шла как на смерть, убитая. Я молчу. Наконец почта. Веселенькая, ухоженная. Райка чеканит московский телефон и берет бланк. Садится за стол. Я рядом.

— Надо наметить вопросы, чтоб не упустить чего… Кто он? Сколько лет, где работает? Где будете жить и на что? Родителей видела? По любви или по расчету? Правду и только правду!

Зазвонил телефон. Райка — к будке. Вцепившись в конспект, стала четко читать написанное.

— Кто?.. Моряк?.. Откуда взялся? С вашей школы?! А ты при чем? Ты при чем, спрашиваю! Вернулся из армии?.. Где будете жить и на что? У нас?! До какой осени? А дальше? Родителей видела? К ним едете? Далеко? Владивосток? По любви выходишь или по расчету? По любви? Правду и только правду. Ребенок? Где? Ну да… Комната? Туда наладились? Слышу — не глухая.

Звякнула трубка.

Райка села на стул побледневшая. Потом рванулась и выписала еще три минуты. Полились слезы.

— Доченька!.. Я не против… Что ж ты не сказала раньше?.. Мы ж дружим с тобой. Что? Кинорежиссер?! Какой… Дай вам Бог… — Она положила трубку на рычаг. — Пошли…

Засветился восток голубизной. Мы пошли не торопясь, теперь уже скоро одеваться — и на грим.

— Он кинорежиссер? — спросила я осторожно.

— Нет, я. Дочка просила сказать, что я режиссер.

Подружки мои дорогие! Кому «за», кому «до», а вообще — давно вернувшиеся с ярмарки. Люблю наблюдать за вами, видеть вас. Как старательно собираете свои актерские аксессуары и сломя голову мчитесь выступать, бесплатно выступать где потребуется. Будь то воинская часть, или ЖЭК, или больница.

«Шефака давить» — называется на языке актеров шефское выступление.

Помню, прилетела откуда-то, а в Москве субботник. Люди копошатся, метут, стригут, песенки поют, в цехах проценты выдают, а я?!

Хватаю концертное платье, туфли — и в Дом кино.

Там шел вечер, и вел его Олег Анофриев.

— А ты чего? Тебя в списках нет.

— Так впиши. Я неохваченная…

Толстенькие, с подагрой на ногах. Газ, люрекс, парик, немодные лаковые туфли, бисер…

По ходу того как облачают себя в сценические одеяния, спина как-то выпрямляется, появляется осанка; накладывается умеренный грим… Священнодействуют; душевный подъем.

Кто-то давно выпал из обоймы действующих и известных. «Помните, там дама выбрасывается на ходу поезда, — это я…» Бывают такие напоминания зрителю о своих актерских деяниях. Зритель внимательно слушает, уважает, виня себя за плохую память, не вспомнив вывалившуюся из поезда…

Нашему поколению вместе со знакомством с профессией наказывалось: общественная жизнь, служение народу, патриотизм — это неотъемлемая часть звания советского артиста.

Нам крепко привито это с юности, и носит нас нелегкая — то на открытие строек, то на вручение грамот и знамен в праздничные дни. Это свято. Это безукоснительно. Стали платить за выступления, а от «шефаков» все одно артисту не отвертеться.

От «шефаков» теплеет сердце любого начальника: то вагонку надо выбить для постройки детсада, то шторы для дома ветеранов. И не счесть, сколько бытовых потребностей удовлетворялось путем шефских концертов.

Бывает, в ГАИ улыбнемся, поздороваемся, выпросим, чтобы простили товарища за нарушение; бывает, в кабинете главврача встреча. Назавтра принимают, к примеру, в Институт курортологии кого-то с болезнью диска в спине или на водную вытяжку.

Что за чудо — искусство!

Есть, конечно, и пышные концерты — с именами, транспортом, угощением и оплатой. А эти маленькие, задворные действа с не меньшим вниманием и благодарностью принимаются рабочими, колхозниками, военными.

То грустим, то радуемся, то делимся лекарствами — кому от давления, кому от нервов.

Так получилось, что мои роли дольше держались в памяти людей, и на такие мероприятия подружки считают долгом пригласить меня для пущей важности. Куда ж я денусь?