Василий Балакин - Екатерина Медичи

Возможно, сознательно желая приуменьшить масштаб происшедшего, Екатерина называла события Варфоломеевской ночи «волнениями в столице». Однако она не могла не понимать, какой резонанс будут иметь эти «волнения» за рубежом, и постаралась сделать все возможное, чтобы сгладить впечатление от этого «инцидента» и минимизировать его негативные последствия. Для этого в ее распоряжении имелся корпус талантливых дипломатов, которые постарались внушить иностранным правителям, что в Париже произошло столкновение, неожиданно принявшее широкий масштаб, двух враждующих друг с другом домов — Гизов и Шатийонов-Колиньи. И речи не может быть, уверяли они, о религиозной войне между католиками и протестантами. Однако эта версия сильно расходилась с тем, что доносили иностранные послы, своими глазами видевшие происходящее в Париже. К тому же Генрих Гиз, поначалу принявший было официальное заявление двора, вскоре понял, что, по версии Екатерины, он является инициатором и организатором резни, и запротестовал. Тогда королева-мать решила представить другую интерпретацию происшедшего: причиной всего послужил пресловутый заговор Колиньи, вознамерившегося истребить королевское семейство и ликвидировать французскую монархию. В этой версии события Варфоломеевской ночи представляли собой оправданную реакцию законной королевской власти на мятеж и оскорбление величества.

Как и следовало ожидать, эти объяснения никого не убедили. Папа и Филипп II, похвалившие было Екатерину за ее усердие в отстаивании чистоты католической веры, были разочарованы, узнав, что она изначально, готовя расправу над Колиньи, не вкладывала в это никакого религиозного смысла, преследуя исключительно политические цели — и сам адмирал, и поддерживавшие его «еретики» могли бы жить и благоденствовать, если бы не покушались на власть дома Валуа. Что же касается протестантских князей Германии и Елизаветы Английской, то они не могли не понимать, что какие бы политические цели ни преследовала Екатерина Медичи, массовое избиение гугенотов не было простой случайностью. Однако в конце концов и они скрепя сердце признали довод, совершенно неотразимый для любого суверенного государя: Карл IX и его мать подавили мятеж против законной королевской власти. Вопрос о Варфоломеевской ночи больше не поднимали, ибо каждый суверен является господином в своей державе.

Среди последствий Варфоломеевской ночи было и такое, о котором Екатерину Медичи предостерегал Колиньи, но которое она сознательно выбрала, предпочтя его конфликту с Испанией: во Франции вновь вспыхнула гражданская война. Напрасно Карл IX принуждал Генриха Наваррского ходить на мессу, добиваться у папы римского официального прощения, подписывать эдикт о восстановлении католического культа в Наварре и Беарне и о запрете культа протестантского. Гугеноты знали, что Генрих Наваррский по принуждению ставит свою подпись, поэтому подписанные им акты не имеют законной силы. Они готовы были сражаться. Jla-Рошель была приведена в состояние обороны, что центральная королевская власть расценила как открытое объявление войны. Главная цитадель гугенотов могла рассчитывать на помощь из Англии, куда отправился в качестве эмиссара неутомимый Монтгомери, которому, правда, уже недолго оставалось досаждать Екатерине Медичи.

Эта четвертая религиозная война, явившаяся прямым следствием Варфоломеевской ночи, была сравнительно непродолжительной и свелась главным образом к осаде Ла-Рошели. На этот раз с герцогом Анжуйским не было маршала Таванна, и его успехи оказались гораздо более скромными, чем при Жарнаке и Монконтуре. Недавние трагические события спутали все карты, так что бывшие союзники очутились по разные стороны линии фронта, а прежние противники вдруг стали товарищами по оружию. Ла-Рошель отказалась принять в качестве губернатора «заклятого врага» Бирона, который в действительности был умеренным и вполне благоразумным политиком, и вместо него Екатерина Медичи послала строптивым защитникам города «их человека» — Франсуа де Ла Ну по прозвищу Железная Рука, носившего протез вместо руки, которую он потерял, сражаясь задело протестантизма. В августе 1572 года он находился в Нидерландах, куда его послал Карл IX воевать против испанцев. Потерпев поражение от герцога Альбы, Ла Ну был вынужден бесславно ретироваться. Спустя несколько дней после Варфоломеевской ночи ему хватило смелости явиться к Карлу IX, и тот радушно принял его, более того, даже пожаловал ему имение погибшего во время резни зятя Конде — Телиньи, на сестре которого JTa Ну был женат.

Оказанное доверие надо было оправдывать, и героический гугенот оказался в Ла-Рошели, жители которой хотя и приняли его, однако относились к нему с недоверием и даже враждебностью. Его поставили перед выбором: жить в Ла-Рошели в качестве частного лица, принять на себя командование войском гугенотов или отплыть в Англию. Ла Ну выбрал второе и попал в весьма щекотливое положение: вместо того, чтобы обеспечить сдачу непокорного города королю Франции, он руководил его обороной! В конце концов, не в силах более выносить постоянное давление со стороны королевских эмиссаров и терпеть недоброжелательное отношение к себе защитников города (однажды он даже схлопотал по физиономии от одного не в меру ревностного пастора), Л а Ну перешел в лагерь осаждавших.

Между тем боевой дух роялистов иссяк, особенно после того, как они получили известие, что Польский сейм, уважив настоятельные ходатайства Екатерины Медичи, избрал ее сына герцога Анжуйского королем Польши. Теперь уже было не до осады Ла-Рошели, поэтому поспешили заключить мирный договор. Ла-рошельский мир, подписанный 24 июня 1573 года, предоставлял гугенотам свободу совести и право отправления протестантского культа в Ла-Рошели, Ниме и Монтобане. Кроме того, им были возвращены их секвестрованные ранее имения, а также должности и привилегии.

Ко времени осады Ла-Рошели во Франции оформилась так называемая партия «политиков», вобравшая в себя людей умеренных взглядов, сторонников всеобщего примирения и мирного сосуществования двух конфессий. Взгляды «политиков» разделяли зажиточные и просвещенные буржуа, торговцы, магистраты и мелкие дворяне. Их поведение было лишено героизма (они не готовы были принять мученическую смерть за идею), а интересы ограничивались простыми житейскими заботами. По образному выражению современника, это были люди, которые предпочитали мир в королевстве и собственной семье спасению своей души и для которых предпочтительнее было видеть мирное королевство без Бога, нежели вести войну во имя Его. Под впечатлением от ужасов гражданской войны они стремились установить мир на основе взаимной терпимости. Их лидерами были сыновья покойного коннетабля Монморанси — Франсуа, губернатор Парижа, и Генрих Дамвиль, губернатор Лангедока, создавший почти автономное государство на юге Франции, в котором мирно уживались католики и протестанты.