Василий Балакин - Екатерина Медичи

Екатерине Медичи не занимать было ни великодушия, ни смелости, что и проявилось в годы ее правления. При жизни Генриха II она осмеливалась, рискуя навлечь на себя гнев обожаемого супруга, преследовавшего еретиков, демонстрировать сочувствие преследуемым. При Франциске II она сдержанно реагировала на религиозную нетерпимость Гизов, правление же Карла IX, которое было ее правлением, началось со смелой инициативы — прекращения преследований и объявления свободы совести. Вероятно, в этой перемене политики имелся свой расчет: тем самым она пыталась привлечь на свою сторону противников Гизов. Однако в своем потворстве гугенотам она зашла так далеко, что ее стали обвинять в сочувствии новой религии, тогда как сама она утверждала, что готова терпеть ее только ради сохранения государства и поддержания в нем мира. Обеспокоенные этим вожди католиков потребовали от нее, под угрозой отстранения от власти, подчиниться их требованиям, но после первой религиозной (читай: гражданской) войны, вновь обретя свободу действий, она возвратилась к практике религиозной терпимости, не выходя при этом за рамки, установленные Амбуазским эдиктом, дабы не спровоцировать католическую реакцию.

Екатерине Медичи вменяют в вину ее амбициозность (которая и вправду была немалой) — как будто она не имела на это права! До сорока лет ей приходилось сдерживать свое властолюбие, и тем сильнее оно проявилось впоследствии, однако служило исключительно цели обеспечения будущего ее детей. Она не узурпировала власть и не удерживала ее противозаконно. Ее сыновья Карл IX и Генрих III, время от времени проявляя (первый реже, а второй чаще) желание действовать самостоятельно, вверили ей властные полномочия, зная, что не могли бы передать их в более умелые и надежные руки. Однако правомерно возникает вопрос, как она осуществляла власть. Как мы уже имели возможность убедиться, в разные периоды по-разному. Сначала она старалась объединить вокруг себя вождей враждующих группировок и представителей знати, проявляя к ним свое великодушие, осыпая их подарками и обещаниями, ибо когда ее власти ничего не угрожало, она была великодушной, щедрой и даже расточительной. Она любила нравиться и доставлять людям удовольствие. В период между первой и второй религиозными войнами она искренне пыталась примирить Гизов с Конде, Монморанси и даже с Колиньи, которого они обвиняли в убийстве герцога Франсуа. Однако вскоре она убедилась в бесплодности подобного рода проявлений доброй воли. Не раз столкнувшись с предательством, она взяла за правило никому не доверять. Интересы ее детей, не отделяемые ею от собственных интересов, стали определять линию ее поведения. Убежденная в том, что, защищая себя, она защищает государство и династию, Екатерина Медичи стала неразборчивой в выборе средств. А кто был разборчив в их выборе в разгар гражданской войны, ожесточенной борьбы не на жизнь, а на смерть?

Качества государственного деятеля у Екатерины Медичи проявлялись в умении действовать так, чтобы движение к поставленной цели не бросалось в глаза окружающим, чтобы возникала иллюзия, будто ничего не происходит. Присущее ей самообладание в равной мере являлось как природным даром, так и благоприобретением за годы жизни при королевском дворе. Даже в самых критических ситуациях она не теряла хладнокровия, не срывалась на крик и не прибегала к оскорбительным выражениям. С противником, которому она готовила гибель, она до последнего момента оставалась любезной, не разбрасываясь пустыми угрозами. Она умела прибегать к уловкам и вести торг. Даже когда партия казалась проигранной, она предпочитала продолжать переговоры, а столкнувшись с непреодолимым противодействием, старалась выиграть время. Она знала, как важно обеспечить себе, даже ценой самых болезненных уступок, возможность дождаться нового поворота колеса Фортуны, которое вознесет тебя наверх.

О том, что в своей деятельности Екатерина Медичи доходила до мельчайших деталей управления, свидетельствует ее переписка. Она всегда была главным министром для себя самой и своих сыновей. Мало сказать, что она ревностно исполняла взятые на себя обязанности — она исполняла их с удовольствием. Эту жажду деятельности не притупили ни возраст, ни болезни. Всю свою жизнь она была в движении, в пути. В преклонном возрасте, когда она уже не могла сесть верхом на лошадь, она в портшезе отправлялась в отдаленные концы королевства, чтобы на месте решать дела государственной важности и улаживать конфликты. Она стойко переносила трудности и заботы, связанные с управлением государством. Жизнерадостная в молодости, она и с годами, несмотря на пережитые несчастья, не поддалась меланхолии, до последнего дня сохранив ясность ума.

Вместе с тем Екатерина Медичи порой недооценивала других людей, особенно своих противников, и обнаруживала поразительную неспособность понять бушевавшие вокруг нее религиозные страсти. Устраивая прения в Пуасси, она вознамерилась сблизить взгляды католиков и протестантов по такому пустяшному, по ее мнению, вопросу, как споры по поводу евхаристии, не сознавая, что это и есть краеугольный камень всех их теологических построений. Она придавала слишком большое значение внешнему блеску, тратя огромные суммы на строительство дворцов, на ювелирные украшения, роскошную одежду, на содержание блестящего двора. Она, по примеру древнеримских императоров, устраивала зрелища для народа, дабы отвлечь его от мысли о неповиновении. Устроение празднеств было одним из ее методов государственного управления. Порой она гонялась за химерами, расточая миллионы на бесперспективные проекты, такие как обеспечение избрания ее сына Генриха на польский престол. Она обладала слишком живым воображением — черта ее натуры, на которую обычно не обращают внимания. Ей случалось видеть события не такими, каковы они были на самом деле, а такими, какими ей хотелось видеть их. Принимаясь за дело, она не сомневалась в успехе, словно не замечая стоящих на пути преград. Особенно это касается ее усилий по устройству судьбы собственных детей. Она искренне полагала, что только несчастные обстоятельства, порожденные смутным временем, не позволили ей сделать из двоих ее сыновей, Карла IX и Генриха III, «величайших в мире правителей» — вот о чем она мечтала. Она была по преимуществу матерью, положившей жизнь ради счастья своих детей. Ее слепая материнская любовь являлась движущей силой ее политики.

Tout comprendre, tout pardonner. Всё понять, всё простить. И если Екатерина Медичи, как и любой другой государственный деятель, оставивший свой след в истории, не нуждается в нашем прощении, то понимание необходимо всем, и прежде всего — нам самим, пытающимся проникнуть в смысл поступков людей далеких исторических эпох.