Клаудия Кардинале - Мне повезло

Ну а на съемках я увидела Паскуале с потрясающе красивой женщиной, и на меня он не обращал совершенно никакого внимания: ведь я считалась подругой Кристальди, к которой на протяжении пятнадцати лет никто и приблизиться не смел… Конечно, моя «команда» — секретарша, пресс-агент, шофер, гример, парикмахер, портниха — все вместе были не просто стеной, а целой крепостью, отгораживающей меня от остального мира.

В общем, когда я познакомилась с Паскуале и влюбилась в него, они, то есть «моя крепость», потеряли надо мной всякий контроль. Никто и ничто не могло побороть мое новое чувство, даже самые злые и хорошо информированные сплетники. Мое прежнее бунтарство заявило о себе с новой, небывалой силой, зачеркнув целых пятнадцать лет пассивной жизни. Да, я сделала невыносимой жизнь Паскуале, так как звонила ему в любое время дня и ночи, утратив всякий контроль над собой, чувство меры и приличия. Я сама знаю, что преследовала его, как одержимая.

Под конец работы над нашим первым совместным фильмом «Молодчики» впервые в нашу жизнь вошел Париж.

Так получилось, что Паскуале надо было съездить в Париж. Я тоже поехала туда — со своими родителями: почему-то мне было совершенно необходимо, чтобы Паскуале познакомился там с моей семьей.

Я вспоминаю об этом дне, как о каком-то кошмаре. Мы назначили встречу перед собором Сен-Жермен, в двух шагах от исторических кафе «Флор» и «Де Маго». Я предупредила родных, что мне необходимо представить им одного человека. Кто этот человек они примерно знали: до них уже дошла эта история, а если и не сама история, то сплетни о ней в более или менее искаженном виде. Родители были настроены против Паскуале и не хотели с ним знакомиться, но мне все-таки удалось их уговорить.

Приехали. Паскуале ждал их в своей машине. Чтобы произвести хорошее впечатление, он купил себе пару чудесных английских ботинок самой знаменитой фирмы, которые оказались так ему тесны, что на ногах образовались кровавые волдыри.

Я сидела в машине вместе с ним. Увидев приближающегося отца, предупредила Паскуале: «Вот он…», а сама поспешила папе навстречу со словами: «Сейчас он подойдет…» Но Паскуале все не шел, и папа начал терять терпение: «Почему он не выходит из машины? Может, он ждет, когда я пойду к нему на поклон?» Я успокаивала его: «Сейчас, сейчас, подожди минуточку…» А Паскуале не шел: он просто не мог выйти из машины и встать на ноги — так сковала его острая боль. Конечно, он мог бы снять ботинки и выйти в носках, но… не вышел. То ли ему это не пришло в голову, то ли он надеялся, что боль отпустит. Короче, отец смертельно обиделся и ушел со словами: «Интересно, за кого он нас принимает, и вообще, кто он такой?» Между тем Паскуале делал ему какие-то знаки, но… тщетно…

Потом был Нью-Йорк. Из Парижа мы оба вернулись в Рим, но порознь. Паскуале решил, что ему надо отправиться в Нью-Йорк, чтобы обсудить там один из своих проектов с продюсером Дино Де Лаурентисом.

Он уехал. Я осталась в Риме, но через несколько дней приняла великое решение — ехать к нему. Я чувствовала, что должна быть с Паскуале, хотя даже не знала, где он: у меня был только номер телефона его нью-йоркского друга. Прямо из аэропорта позвонила ему: «Простите, говорит Клаудия Кардинале, я ищу Паскуале Скуитьери. Вы не знаете, где он может быть?» Оказалось, что ответивший мне человек знал, где его можно найти. «Тогда передайте ему, пожалуйста, что я с вещами в аэропорту и жду его».

Часа через полтора явился Паскуале. И, явно взволнованный, не веря своим глазам, направился ко мне. Еще бы: такое странное зрелище. Я стояла как вкопанная со своим огромным чемоданом в аэродромной сутолоке… Вид у меня после двухчасового гадания — «придет, не придет» — был, вероятно, достаточно красноречивым, так что слов почти не понадобилось: «Я приняла решение. Хочу быть с тобой». С нежностью вспоминаю его ответ: «Если наступит трудное время, возникнут сомнения, напомни мне эту минуту, этот твой приезд сегодня ко мне, в Америку».

«Брось, Клаудия, давай сделаем вид, будто ничего не произошло. Садись в самолет и возвращайся», — сказал мне режиссер Гоффредо Ломбардо, оказавшийся в то время по делам в Нью-Йорке. Да и Дино Де Лаурентис тоже попытался убедить Паскуале покончить с этой «нелепой историей». Между тем в Нью-Йорке я повисла на телефоне и обзванивала всех, чтобы сообщить, прежде всего моим родителям, о своем намерении не возвращаться к Кристальди.

Мы отметили начало нашей истории чудесным путешествием. В непрерывных ссорах мы исколесили вдоль и поперек всю Америку — на автобусах, знакомых нам по множеству фильмов. Наконец ко мне вернулась молодость, в которой мне было отказано (да я и сама себе в ней отказала). А молодость — это безграничная свобода ссориться, чтобы потом мириться, смеяться, шутить, совершать всякие безумства. Отвоевывать ту часть жизни, которая, казалось, уже навсегда потеряна, особенно если это целых двадцать отнятых у тебя лет… Да тут такая волна чувств, что и передать невозможно!

Америка, путешествие по ней на автобусе было чудесным сном. Суровая действительность заявила о себе потом, когда мы вернулись в Рим.

Поначалу в Риме мы ощутили вокруг себя пустоту: друзья старались держаться от нас подальше. Паскуале не мог найти работу… Ужасно. Трудные годы. Но какое большое, какое огромное личное счастье!

Все ополчились против Паскуале из-за истории со мной. Первое время ему даже присылали какие-то странные письма, звонили по телефону и угрожали. Конечно же, это не облегчало наши отношения. Долгие годы он попрекал меня — и я его понимала и сейчас понимаю — тем, какой ценой ему пришлось расплачиваться за наши отношения: когда мы познакомились, он как режиссер пользовался большим успехом, все хотели с ним работать. Потом он вдруг стал безработным, никто ничего ему не заказывал, все двери перед ним захлопнулись.

То, что мы все это пережили, доказывает серьезность наших отношений: будь они хоть чуточку более легкомысленными или непрочными, им бы не сохраниться.

Чтобы восстановить в памяти один неприятный случай с фоторепортерами, мне надо вернуться немного назад: я должна сначала объяснить, в какой обстановке все это произошло.

Скуитьери с самого начала хотел иметь от меня ребенка. Но я была не готова к этому, мне еще не удалось изжить травму первого материнства. Я решилась на такой шаг лишь спустя несколько лет: отношения с Паскуале становились все более важными для меня, и мне показалось наконец правильным, нормальным родить от него ребенка.

Мне было сорок лет. Свою вторую беременность я переживала с огромной радостью, но не без опаски: ведь после тридцати пяти в таких случаях нужно быть очень осторожной. Так что я постоянно находилась под наблюдением врачей, проходила все необходимые обследования и довольно скоро узнала, что у меня будет девочка.