Дмитрий Ломоносов - Плен

Соседним с нашим оказался барак, в котором находились французы, отбывавшие здесь наказание за какие-то проступки. Вдоль проволочной ограды постоянно толпились «попрошайки», клянчившие: «Камрад, камрад! Кули! Кули!» (кули - на каком-то из языков значит окурок, по-нашему - «бычок»).

Здесь я впервые с удивлением узнал, что пленные французы, так же, как и пленные из других стран, помимо немецкого пайка получают помощь от Международного Красного креста, через Красный крест переписываются с родными и получают из дома посылки. Более того, раненые и больные обмениваются или просто возвращаются из плена, а находящиеся в плену - периодически получают жалование, зачисляемое на их личные счета в банках, военное обмундирование и повышение в чинах.

Однажды меня окликнули с французской стороны, пытаясь заговорить со мной по-армянски. Это оказался французский армянин, принявший меня за соотечественника. Убедившись в том, что ошибся, он все же продолжил разговор со мной на ломаном немецком. Как я понял, он родился во Франции в армянской семье, эмигрировавшей из Турции во времена резни, развязанной нашим «другом» Ататюрком. По его словам, во Франции проживает много армян, в том числе и эмигрантов из России.

Предметом обмена между французской и нашей зоной являлись листочки одуванчика, из которых французы приготавливали салат. Эти листочки с удовольствием менялись ими на сигареты, поэтому и на нашей территории везде, где только можно было найти одуванчик, эти листочки были выщипаны.

Кроме французов в лагере были еще и итальянцы. Они свободно перемещались по зонам внутри лагеря. Получая через Красный крест помощь деньгами в немецких марках, обмениваемых на специальные «лагерные» банкноты, они ходили в магазин, находившийся на территории лагеря (он назывался «кантина») и покупали в нем сигареты, рассчитываясь ими за продукцию наших умельцев (портсигары, алюминиевые ложки, тапки, сшитые из обрезков шинелей и валенок).

Время тянулось невероятно медленно. Казалось, пребывание здесь никогда не закончится. Я думал: неужели настанет когда-нибудь конец войне, и я буду только вспоминать об этих днях?.

Тем не менее, настало лето, рана почти полностью затянулась, я стал ходить только слегка опираясь на палочку. Старался больше ходить вокруг и внутри барака, чтобы полностью «разработать» ослабшие мышцы ноги. Стали проходить и последствия контузии: слух почти восстановился, только правым ухом я слышал значительно хуже, чем левым. Впрочем, эта потеря слуха осталась до сих пор.

Пришло сообщение о неудачном покушении на Гитлера. Немецкая пропаганда обратила неудачу покушения в свою пользу, объясняя чудесное спасение фюрера от смерти божественным промыслом.

Стали доноситься с Востока раскаты далекого грома. Мы почувствовали приближение фронта. Это было видно и по некоторой нервозности охраны и появившейся суете среди служителей лагеря.

Однажды, без предварительного объявления раздалась команда к построению. Захватив свое нехитрое имущество (шинель и котелок), вместе со всеми обитателями барака вышел на дорогу. Здесь нас долго держали, множество раз пересчитывая. Построили сотнями, окружили конвоем по 10 вооруженных конвоиров на сотню, в том числе один - с собакой, и вывели за пределы лагеря. Пешком дошли до станции, где погрузились в товарные вагоны. Двери задвинулись, оставив нас в полумраке, и поезд тронулся.

С частыми остановками ехали недолго. По-моему, уже наутро следующего дня мы остановились на товарной станции города Torn (немецкое название польского города Торунь).

На довоенной географической карте Европы Торунь находился в, так называемом, «Польском коридоре»: узкой полосе польской территории, отделявшей Германию от Восточной Пруссии и обеспечивавшей Польше выход к морю.

Город находится на правом берегу Вислы, железная дорога, товарная станция и вокзал - на левом, застроенном складами и пакгаузами. За железнодорожными путями, пристанционными постройками и дорогой, проходящей вдоль них, возвышаются пологие, поросшие лиственным лесом, холмы. У подножия одного из холмов находился (существует ли он сейчас?) Форт 17, сохранившийся остаток укреплений, построенных в прошлом веке. Таких фортов вокруг города было много, с некоторыми из них связаны и эти воспоминания.

От построек форта улица отделялась высоким каменным забором, надстроенным металлической решеткой, обвитой колючей проволокой. с раздвижными металлическими воротами. Рядом с воротами – высокое средневековой постройки здание комендатуры с многочисленными каминными трубами и крутой черепичной кровлей. За оградой – большой двор, в склоны холма врыты несколько гротов полуцилиндрической формы, уходящие в глубь холма и запирающиеся металлическими глухими дверями. Вероятно, раньше эти гроты использовались, как складские помещения. Вдоль нависающих, сходящихся полукругом над головой стен, сооружены нары, застланные соломой. Туда нас и загнали по прибытии.

Разместив нас в этих гротах, пересчитав и назначив старост, разрешили выйти во двор. Огляделся и обошел, где позволялось, новое место жительства. По сравнению с лагерем в Хохенштайне, здесь было несравненно хуже. Двор, окруженный высокими стенами, тесен для такого количества людей, двор - посыпанная песком площадка, на которой ни травинки. С одной стороны двора - переплетение каких-то деревянных лестниц, ведущих к расположенным на разной высоте наглухо закрытым металлическим дверям. На них сидят, греясь на солнышке, пленные - «старожилы».

Разговорился с теми, кто пребывал здесь до нас, узнал распорядок дня: он ничем не отличался от принятого в Хохенштайне. Отличие лишь в неопределенности времени раздачи баланды, это зависело от времени возвращения с работы, и в отсутствии в «рационе» чая. Лагерь - рабочий, работать выгоняют на станцию - разгружать и погружать вагоны. Иногда возят на работы в другие места. Бывает, что удается разжиться чем-либо съестным, «спереть» что-нибудь и потом поменять на съестное. Периодически формируют команды направляемых на работы по заявкам с заводов или сельскохозяйственных предприятий. Последнее - наиболее желанное для всех.

Однажды уже через много лет после войны мне попалась в руки брошюрка с рассказом бывшего военнопленного о лагере в Форте 17. Описание лагеря и порядков в нем полностью совпадало с тем, что увидел я. Описывался и эпизод лагерной жизни, случившийся незадолго до моего появления там, о котором мне рассказывали «старожилы», хотя и в несколько иной, чем в книжке, интерпретации.

Начальником лагеря был офицер, которого никто из лагерников никогда не видел - он управлял своим хозяйством через ефрейторов и унтер-офицера, крикливого и суетного, отлично говорившего по-русски. При всей своей суетливости и взбалмошности, этот унтер, те не менее, отличался своеобразной справедливостью. Помню случай, когда после возвращения с работы двое пленных, не поделив между собой украденную добычу, подрались. Унтер растащил их и собственноручно разделил украденное между ними, не подумав отобрать, что казалось бы естественным.