Виктор Андриянов - Косыгин

Посвящается 100-летию со дня рождения Алексея Николаевича Косыгина

Книга издана по инициативе президента Российского союза товаропроизводителей, депутата Государственной Думы, Председателя Совета Министров СССР (1985–1990) Н. И. Рыжкова

16 марта 1943 года господин Николс, редактор «Биографической энциклопедии мира», город Нью-Йорк, США, отправил письмо в Москву Алексею Николаевичу Косыгину.

«Его Превосходительству А. Н. Косыгину.

Наркомат текстильной промышленности

Союза Советских Социалистических Республик.

Ваше Превосходительство,

Имею честь информировать Вас о том, что Ваше имя предложено включить в 3-е издание энциклопедического словаря мира, посвященного лицам каждой страны, чьи достижения в соответствующей отрасли заслуживают признания.

Пожалуйста, заполните и возвратите приложенную карточку-анкету.

Если позволит время, я буду рад послать Вам корректуру Вашей отредактированной биографии перед публикацией.

Это Вас ни в коей степени не обязывает.

Уважающий Вас

Николс, редактор.

P.S. Вы можете послать также одну из Ваших фотографий».

К письму прилагалась анкета с дюжиной вопросов:

«Имя (полностью) ____________________________________

Звание (или профессия) _______________________________

Адрес (служебный) ___________________________________

Место жительства _________________________________

Год рождения _______________________________________

Родители — отец _______________________ мать (девичья

фамилия) ________________________

Происхождение (пожалуйста, упомяните заслуживающие внимания факты о Ваших предках)

Образование ________________________________________

Семейное положение ___________________ девичья фамилия

жены _________________ дата женитьбы ________________

Дети ________________________________________________

Начало профессиональной деятельности (карьера; перечислить все занимаемые должности с указанием дат).

Судя по тому, что английский оригинал анкеты и русский перевод так и остались в делах секретариата Косыгина, ответа г-н Николс не дождался. Можно лишь представить, как улыбнулся Алексей Николаевич, когда в двенадцатом часу ночи зав. секретариатом докладывал ему, заместителю Председателя Совнаркома, почту. Улыбнулся и опять — к текущим делам: отчеты, телеграммы уполномоченных СНК о ходе отгрузки дров для Москвы; Тамбовский обком партии просит для детдомов 1300 пар кожаных ботинок, 1000 пар валенок, материала для простыней 3600 метров; остановился Барнаульский меланжевый комбинат — нет электроэнергии — «Выполнение планов спецзаказа под угрозой полного срыва»…

Впрочем, десяток-другой минут для того, чтобы заполнить анкету, он мог бы и найти. Но адресована она, во-первых, была наркому, а он уже три года как не нарком. Во-вторых, Алексей Николаевич за эти же три кремлевских года немножко присмотрелся к нравам здешних обитателей. И в-третьих, он не торопился на страницы «Биографической энциклопедии мира», в компанию «выдающихся мужчин и женщин каждой страны», потому что был скромным человеком не для виду, а по своей натуре. «Гроша не стоит, а глядит рублем», — говаривал отец о спесивых.

«Фотограф печатает снимки» — так называется одно из стихотворений почти забытого сейчас советского поэта Владимира Луговского, автора знаменитой «Курсантской венгерки», «Синей весны», «Костров» и многих-многих других славных стихов. Они, уверен, еще вернутся к нам, как и эти бесхитростные строки о фотографе, который в ночной редакции печатает снимки.

Владельцам цифровых камер этот увлекательный процесс совершенно незнаком. А я до сих пор помню, как, получив в подарок свой первый фотоаппарат, популярный в то время «ФЭД» (их выпускал завод имени Феликса Эдмундовича Дзержинского), обзавелся бачком для проявления пленок, реактивами, фотоувеличителем и устроился в крохотной ванной печатать снимки. Перекладываешь в ванночку с проявителем листок белой бумаги, на котором поначалу ничего не видно, и вдруг, как бы ниоткуда, в багровом свете начинают проступать лица людей.

Сейчас я сам себе напоминаю того фотографа. Только вместо фотопленок на моем рабочем столе блокноты Косыгина, письма, тома мемуаров, старые газеты и журналы, кассеты, на которых записаны десятки встреч с людьми, теми, кто знал Алексея Николаевича, работал вместе с ним. И мне предстоит теперь «проявить» все это, выбрать главное, чтобы рассказать о человеке, действительно достойном «Биографической энциклопедии мира». Один из моих собеседников, в прошлом министр черной металлургии Советского Союза Иван Павлович Казанец, как-то обронил: «Я знал двух Косыгиных. Один — внешне всегда суровый, даже угрюмый государственный деятель. И второй — очень мягкий, казалось, ничем не защищенный человек — муж, отец, дед».

Это не тот случай, когда одно лицо, словно маска, прикрывает другое. Косыгин был естественен всегда. Но одни его знали только как мастера, директора, наркома или министра, зампреда Совнаркома, Председателя Совета Министров СССР, а для других, очень немногих, он был просто Лешей, как называла его жена, как подписывал он письма отцу, брату, сестре…

«За много лет ни я, ни другие его заместители, которые жили в одном доме по Воробьевскому шоссе (ныне улица Косыгина. — В. А.), ни разу не бывали в его квартире, — признался Николай Константинович Байбаков, председатель Госплана СССР. — И только дважды, в его два последних юбилея, я побывал у него на даче. За праздничным столом, после одной-двух рюмочек коньяка он несколько «раскрывался». От внешней суровости не оставалось и следа, он искренне улыбался, лицо светлело от душевной теплоты, и он становился в чем-то похожим на человека, пришедшего с приятного свидания».

Может показаться, что дом Косыгиных был закрыт для всех. Но это совсем не так. Просто Алексей Николаевич почти никогда не приглашал к себе людей, с которыми работал. «Он, видимо, считал, что эта близость домами будет связывать его в работе, — замечала его дочь Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина, — а этого он никак не мог себе позволить». Дом Косыгиных был открыт для друзей — сибирских, питерских, московских… Алексей Николаевич и Клавдия Андреевна любили принимать гостей и принимали их по-русски хлебосольно. А когда гости расходились-разъезжались, он еще на час-другой садился за бумаги.