Эммануил Фейгин - Здравствуй, Чапичев!

— Так, понятно, — мрачно проговорил начальник и неожиданно добавил: — Ты иди, хлопчик.

— Куда? — не понял Яша.

— Домой иди, отдыхай. Уже поздно.

— А тюрьма?

Начальник усмехнулся:

— В тюрьму и без тебя есть кого сажать. Еще немало гадов ходит по нашей земле. И каких гадов! Иди, иди… Нечего тебе здесь делать. А я тут с гражданином кое о чем потолкую.

Уже у дверей Яша услышал, как начальник сказал Ветросову:

— Революционную книгу, значит, уничтожили? Так! А как это называется, гражданин Ветросов? Молчите? Так я вам скажу: контра это! Чистой воды контра. И не только на словах, а действием…

…Закончив свой рассказ, Яша устало вздохнул, помолчал немного и вдруг сказал с завистью и восхищением:

— Вот это человек!

— Ты о ком?

— О начальнике. Настоящий человек. Справедливый. Он, как Овод. Только глянул — и все понял.

— А ты, Яша, хоть что-нибудь понял?

Наверное, мне не следовало задавать ему этот вопрос. Он рассердился:

— Не беспокойся, понял. Сами с усами. Эх, черт меня попутал встретиться с тобой сегодня.

Теперь рассердился я:

— А я, наоборот, рад, что поспел на такой спектакль. Где еще такое увидишь? В цирке деньги надо платить, а тут бесплатно.

— Брось, — сказал Яша, — не ехидничай. Если хочешь, завтра доругаемся. А сейчас скажи: правда, что у начальника сабля золотая есть? За храбрость.

— Не совсем золотая. Клинок, конечно, стальной, а на рукоятке и ножнах золото.

— Ну, это неважно, — сказал Яша. — Главное, что она за храбрость. Еще говорят, что у начальника вот тут, под сердцем, пуля застряла. Мне дежурный милиционер сказал. Из белогвардейского браунинга пуля. Вот такая малюсенькая. Это правда?

— Правда, — сказал я. — Все у начальника есть. И сабля золотая, и пуля под сердцем. Потому что начальник — герой. А вот у тебя что? Что ты о себе думаешь?

— Ничего… Зачем мне о себе думать?

— А как жить собираешься?

— Как-нибудь проживу. Да что ты меня допрашиваешь? Меня уже сегодня допрашивали, хватит с меня.

— Кто тебя допрашивает? Я с тобой как друг говорю.

— Как друг? — посмотрел на меня Яша.

— Не веришь?

— Верю. И знаешь, мы с тобой одно дело сделаем. Мировое дело. Тебя на пароходы свободно пропускают?

— Свободно, я же в порту работаю.

— И на те, что за границу идут?

— На все пропускают.

— А меня провести на пароход сможешь?

— Что за вопрос, конечно, смогу.

— Молодец, — одобрил Яша. — Так вот, давай спрячемся на пароходе и махнем…

— Куда?

— В Париж.

— А что мы там делать будем?

— Не бойся, дело найдется. Построим баррикады. «Граждане, к оружию!» — и начнем шерстить контру.

— Начитался, — сказал я. — Кому книги на пользу, а тебе…

— При чем тут книги, это я сам придумал. Разве плохо придумал?

— Да нет, не так уж плохо, — сказал я. — Только зря ты воображаешь, что парижане без тебя не обойдутся. Они, брат, сами знают, когда строить баррикады. Они сами грамотные.

— Это верно, они грамотные, — согласился Яша.

— А ты не очень.

— Не очень, — снова согласился он. — Так что ж, по-твоему, мне дома сидеть, не рыпаться?

— Почему же, рыпайся, только с пользой и людям, и себе. Тебе учиться надо, а ты…

— Ладно. Спасибо за совет. А что, если в Африку махнуть? Я в журнале читал: там негры сплошь неграмотные, а я все-таки читать умею. Прочитаю им про революцию, и начнем…

— Что начнем?

— Эх, что с тобой говорить. Разве ты поймешь! — Он, видимо, решил, что каши со мной все равно не сваришь, протянул руку: — Ну, будь здоров, пойду. Наши, наверное, думают, что Ветрос меня на мыло сварил…

Несколько дней Яша не заходил ко мне. Не махнул ли он на самом деле в Париж или в Африку поднимать восстание? Я уже собрался пойти к Чапичевым узнать, куда пропал мой друг. Вышел из дому и у калитки чуть не столкнулся с Яшей.

— У тебя молоток и зубило есть? — спросил он.

— Есть, а зачем тебе?

— Одолжи на пару дней. На электростанцию железный бак привезли. Большой такой, больше вашего дома. Только старый и ржавый. Ребята знакомые подрядились снять ржавчину с бака и покрасить его. Меня в компанию берут. Но у них инструмент свой, а у меня ничего нет.

Я дал ему молоток, зубило и почти новую малярную кисть. Яша просиял.

— Живем теперь!

Он произнес эти слова с такой радостью, что я сразу понял, как важна для него сейчас эта случайно подвернувшаяся работа. Похоже, что он уже отказался от своего намерения махнуть в Париж или Африку. Ну что ж, жизнь есть жизнь. Мне самому хорошо было известно, что такое повседневная забота о хлебе насущном. Только, видимо, я мало еще тогда знал Яшу Чапичева. Он был не из тех, кто легко прощается со своей мечтой.

— Слушай, негры в Африке на каком языке говорят? — неожиданно спросил он.

— Откуда я знаю? Негры разные, и говорят они, наверное, на разных языках.

— Мне бы хоть один изучить, хоть какой-нибудь.

— Нашел о чем думать, — с укором сказал я. — Ты сначала по-русски писать научись. А то стыдно — усы уже у человека растут, а он даже расписаться не умеет. Ведь не умеешь?

— Не умею, — Яша опустил голову. — Но я учусь. Я с печатного буквы срисовываю.

— Так писать не научишься.

— Сам вижу, что не получается у меня. Слушай, а может, зайдешь как-нибудь к нам? Не в службу, а в дружбу. Раз-другой покажешь, потом я сам…

В тот же день я показал Яше, как пишутся буквы, и после пяти-шести уроков он уже умел писать не только отдельные слова, но и целые предложения. Меня поразило, как грамотно писал он под диктовку. Ни разу не написал «пашел» вместо «пошел», «интиресно» вместо «интересно» — такой у него был чуткий слух. Еще меня удивило, что он не соединял буквы в словах.

Я сразу обратил на это внимание:

— Так нельзя, Яша.

— Почему? В книгах можно, а мне нельзя? — и продолжал писать по-своему, каждую букву отдельно. Я не мог понять, почему он так делает. Может, потому, что писал он левой рукой, и так ему было удобнее? А может, потому, что сначала научился читать, а потом уже писать? Такую манеру письма он сохранил до конца жизни.

Мы занимались каждый день по нескольку часов. Я торопился, потому что отпуск подходил к концу, и без жалости гонял Яшу, хотя временами мне казалось, что он вот-вот свалится с ног от усталости. Но он держался здорово и, как говорится, «не пищал».

— Сколько часов в день ты работаешь? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Яша. — У нас часов нет. Начинаем чуть свет, шабашим в сумерки.

— Черт знает что! И куда смотрит охрана труда?

— При чем тут охрана? Работенка у нас «левая», охраны она не касается.

— Хорошенькое дело — в наше время такая эксплуатация.

— А мы сами себя эксплуатируем, — сказал Яша и почему-то посмотрел на свои руки, побуревшие от въедливой ржавчины. Почти на всех пальцах правой руки у него были кровоточащие ссадины.