Сергей Яров - Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.

Необычное вкрапление живой речи в канцелярский язык (единственно уместный в обращении к «верхам») – показатель того, как сильно чувство неприязни к тем, кого они готовы считать едва ли не личным обидчиком. Происходит все то же «достраивание» обвинений, позволяющее выразить свои настроения более выпукло, ярко, непримиримо – громоздкий и острожный подбор аргументов, пожалуй, помешал бы этому. В других письмах, адресованных не Жданову, но усилиями перлюстраторов также оказавшихся у него на столе, обнаруживаем сходные мотивы: кто работает на «хлебных» местах, тот живет хорошо, а кому-то «приходится помногу времени тратить, чтобы получить мизерное количество пищи» [500] Спецсообщение начальника УНКВД ЛО А. А. Жданову 5 сентября 1942 г. // Там же. С. 437. . Противопоставление здесь проведено, может быть, нарочито утрированно, – еще один прием, позволяющий осудить аморальность стремящихся поживиться за чужой счет.

Обратим внимание на описания тех, кто смог разбогатеть в дни осады города. У этих рассказов немало общего. Отмечаются прежде всего такие приметы воров и спекулянтов, как бескультурье, хамство, какая-то барская снисходительность к изможденным блокадникам, зависимым от них. «Эта баба с ухватками и словарем кабака в это страшное время, в феврале 1942 г., нисколько не похудела, а приобрела еще более начальственный голос и стала, не стесняясь… никого ругаться матом» [501] Глинка В. М. Блокада. С. 183. – вот типичный портрет блокадного «нувориша» — управдома. Дневниковые записи интеллигентных эрудитов явно испытывают воздействие традиционных литературных образцов, в которых облик случайно разбогатевших «выскочек» отмечен особо пластично и ярко. Выделяются и подчеркиваются самые неприятные их черты, без оправданий и объяснений. Для В. М. Глинки, например, причиной неприязни к управдому оказывается даже не подозрение в воровстве, а именно вульгарность и презрение к тем, кто оказался на блокадном дне [502] В спецсообщении начальника УНКВД ЛО А. А. Жданову 5 сентября 1942 г. приведен фрагмент из такого письма: «…Когда видишь наглость сытого персонала столовой, становится очень тяжело» (Ленинград в осаде. С. 437). .

Более беллетризованный и живописный рассказ о внезапно разбогатевшей работнице пекарни оставил Л. Разумовский. Повествование строится на почти полярных примерах: безвестность ее в мирное время и «возвышение» в дни войны. «Ее расположения добиваются, перед ней заискивают, ее дружбы ищут» [503] Разумовский Л. Дети блокады. С. 41. – заметно, как нарастает это чувство гадливости примет ее благоденствия. Из темной комнаты она переехала в светлую квартиру, скупала мебель и даже приобрела пианино. Автор нарочито подчеркивает этот внезапно обнаружившийся у пекаря интерес к музыке. Он не считает излишним скрупулезно подсчитать сколько ей это стоило: 2 кг гречи, буханка хлеба, 100 руб. [504] Там же. .

Другая история – но тот же сценарий: «Это была до войны истощенная, вечно нуждавшаяся женщина…Теперь Лена расцвела. Это помолодевшая, краснощекая нарядно и чисто одетая женщина!…У Лены много знакомых и даже ухаживателей… Она переехала с чердачного помещения во дворе на второй этаж с окнами на линию…Да, Лена работает на базе!» [505] Заболотская Л. К. Дневник // Человек в блокаде. С. 131. . Описание внезапных перемен, произошедших с теми, кто оказался на «хлебных» местах, не лишено язвительной утрировки. Так быстро люди не меняются, и, наверное, не все изменялось к лучшему в их быте, но нараставшая неприязнь не позволяла рисовать более сложную картину. Путь к неправедному благополучию представлялся неизменно прямым, ярким в отвратительных подробностях и имеющим предсказуемый итог – иначе как сильнее выразить свое возмущение.

«Приходили какие-то простые бабы» – это воспоминания С. Готхарт о том, как она меняла вещи на хлеб [506] Готхарт С. Ленинград. Блокада. С. 38. . Слово «бабы» тут, пожалуй, ключевое – даже интеллигент не может обойтись менее грубым словом, видя тех, у кого есть лишние продукты. «Мы не знали, откуда они… Думаю, что это были какие-нибудь кладовщицы или продавщицы» [507] Там же. – и так считали почти все [508] Основания для этого были. См. воспоминания Ф. Д. Литвина: «Мама в той же булочной, где отоваривала карточки, обменяла у продавщицы часы на хлеб» (Литвин Ф. Д. «В тяжелые времена нет полутонов» // Испытание. С. 117); Дневник Э. Г. Левиной: «Знаю, что заведующая булочной на краденый хлеб купила… 4 пары золотых часов, 2 швейных машинки, 3 патефона» (Левина Э. Г. Дневник. С. 147 (Запись 16 января 1942 г.)). . К этим спекулянтам-ворам шли за куском хлеба, унижались перед ними и ненавидели их, ненавидели люто.

«Ох, жулики, негодяи. На неблагополучии других строят свое благополучие» – таким было отношение А. Т. Кедрова к тем, кто, имея 100–200 г хлеба, мог уйти с рынка «одетым с иголочки» [509] Кедров А. Т. Дневник. 29 января 1942 г.: НИА. СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 59. Л. 101. .

Л. П. Галько пришлось покупать на «черном рынке» хлеб (за 100 г – 35 руб.) и табак (за 100 г – 100 руб.). Государственная цена табака была 12 руб. И он не выдержал и в похожей на бухгалтерский счет его дневниковой записи появились такие слова: «Паразиты-спекулянты наживаются на народном бедствии. Это те же враги, что и фашисты, только те с оружием в руках, а эти греют руки на голоде, холоде» [510] Из дневника Галько Леонида Павловича. С. 517 (Запись 18 января 1942 г.). Ненависть к спекулянту, человеку не только жадному, бессердечному, аморальныму, но и способному стать врагом Родины, встречаешь почти во всех записях блокадников. См. дневник А. Лепковича: «Кому сейчас в городе легко, одним мерзавцам и жуликам, кому нет дела до народа – Родины» (Лепкович А. Дневник. 23 февраля 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 59. Л. 10 об.; дневник Н. П. Осиповой: «Променяла сегодня на хлеб платье и юбку одной столовской официантке. Надо же – кто умирает, а кто наживается» (Осипова Н. П. Дневник. 10 декабря 1941 г.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 93. Л. 17); дневник А. Т. Кедрова: «…Денег у них, конечно, набиты карманы, и они им счета не знают. А живут сытее любого из нас» (Кедров А. Т. Дневник. 29 января 1942 г.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 59. Л. 101). .

Потому и не стеснялись, даже не имея веских доказательств, жаловаться на продавщиц и служащих столовых руководителям города, вплоть до А. А. Жданова. Рабочий 2-й Кондитерской фабрики буквально тянул за руку милиционера, чтобы он успел арестовать спекулянта на рынке, продававшего коробок спичек за 8 руб. Бездействие стража порядка вызвало у него возмущение: «Милиционер ответил, что меня это не касается, пусть каждый продает что ему угодно и за сколько угодно. Такой милиционер для спекулянта – находка» [511] Информационная сводка оргинструкторского отдела и отдела пропаганды и агитации ЛГК ВКП(б) А. А. Жданову 14 января 1942 г. // Ленинград в осаде. С. 471. . Женщины, стоявшие в очереди у магазина, по сообщению информатора, требовали: «Пусть общественность и милиция поинтересуются, откуда берут хлеб люди, продающие его целыми буханками» [512] Там же. . Наверное, отчасти и поэтому столь быстро привлекли к суду тех, кто самовольно вселился в квартиру погибшего писателя О. Цехновисера и присвоил его вещи, и не случайно незамедлительно сообщили об этом в прессе. Среди фигурантов постыдного дела оказались все те же управдом и милиционер [513] Тарасенков А. Из военных записей // Литературное наследство. Т. 78. Кн. 2. М., 1966. С. 20; М. Ю. Конисская – И. В. Щеголевой. 23 декабря 1941 г. // История Петербурга. 2006. № 6. С. 77. .