Бастер Киттон - Мой удивительный мир фарса

Он так огорчил меня, что я потратил сотни часов свободного времени на изучение игры. Я перечитал о бридже всё, что смог найти, и только тогда стал играть, начав с четверти цента за очко. Моя игра постепенно улучшалась, и я перешёл на цент, потом на 10 центов и, наконец, на 25 центов за очко — а это уже бридж высшей лиги и большие деньги. Через два года с лишним после той поездки меня пригласили в нью-йоркские апартаменты Джо Шенка на обед. Там были Сэм Голдвин и Абрамс. После обеда Абрамс заявил:

— Думаю, сегодня мы не будем играть, ведь у нас нет четвёртого.

— Нет, есть, — сказал Шенк.

— Кто?

— Бастер играет, — ответил Джо.

Мы разбились на пары, и нам с Абрамсом выпало стать партнёрами. Мистер Абрамс содрогнулся и попросил перетасовать карты. Ни Шенк, ни Голдвин не возражали, потому что оба недавно играли со мной на Побережье. В тот вечер после перетасовки мне в партнёры достался Голдвин.

Я был в Нью-Йорке две недели, много играл в бридж по 25 центов за очко, и мистер Абрамс часто бывал на этих играх. Я взял за принцип требовать перетасовки каждый раз, как он доставался мне в партнёры. В день отъезда я имел удовольствие получить от него чек на 3 тысячи 400 долларов, покрывавший его проигрыши мне за две недели.

— В следующий раз, — сказал он, подписывая чек, — пожалуйста возьмите меня в партнёры.

— Зачем? — спросил я. — Так мне гораздо веселее и к тому же прибыльнее.

Улыбающийся Сэм Голдвин был ещё одной «шишкой», кто мог вспылить за карточным столом. Но образ мыслей Голдвина, величайшего из всех независимых голливудских продюсеров, временами казался детским.

Однажды вечером он, его жена и чета Шенков обедали у меня дома, и Голдвин объявил:

— Я только что купил «книгу года».

— Ты имеешь в виду «На западном фронте без перемен?» — спросил Шенк.

Голдвин кивнул, и Шенк сказал ему:

— Я тоже хотел сделать заявку, но, как следует обдумав, решил, что не буду её покупать. Я понял, что это ужасная история, и самое плохое — у неё печальный конец. К тому же герой — немец, а они проиграли войну.

— Я всё обдумал, — произнёс Голдвин со счастливой усмешкой, — и сделаю так, что немцы победят в войне.

Мы оба, потрясённые, смотрели на него. Шенк сказал:

— Ты шутишь, Сэм.

— Нет, не шучу, — ответил Голдвин.

— Если ты попытаешься изменить конец мировой войны, — с жаром заявил Шенк, — то сделаешь себя посмешищем на весь мир.

На следующей неделе, когда мы трое снова собрались вместе, Голдвин объявил:

— Я продал «На западном фронте без перемен»

«Юниверсал» на 10 тысяч долларов дороже, чем купил, и был рад от неё избавиться!

В заключение этой истории: фильм, в котором немцы не победили, сделал колоссальные сборы — 8 миллионов — и спас «Юниверсал пикчерс» от банкротства.

У меня с Сэмом произошла стычка в один вечер, когда мы были партнёрами по бриджу. Мои карты были плохими, и он вёл себя весьма грубо. Я предпринял всё, что мог, и указал ему, что, играя с Шенком, Луисом Б. Майером и другими «шишками», он умел контролировать свой гнев. И предложил контролировать его и теперь.

Мои карты не сделались лучше, и он не переставал браниться.

— Может быть, ты хочешь, чтобы я блефовал, — спросил я, — или чтобы я разбил этот стол о твою голову?

— О, теперь ты у нас столы кидаешь? — сказал он.

Игра окончилась тем, что Фрэнсис, его жена, испугавшись, что дойдёт до драки, вошла в комнату со шляпой и пальто Сэма в руках.

Это было вскоре после крушения моего первого брака. Я больше никогда не играл в бридж с Сэмом Голдвином и не думал, что снова увижу его, до того дня, когда был в отчаянном положении, разорён и очень нуждался в работе. В Голливуде все об этом знали, и я был благодарен, когда секретарша Сэма позвонила мне и сообщила, что её босс хочет увидеться со мной насчёт роли в фильме о Джоне Л. Салливане, старом кулачном бойце.

В назначенное время я прибыл в его офис, и секретарша сказала: «Да, мистер Голдвин ждёт вас». Я вошёл, Голдвин поднял взгляд. Некоторое время посмотрев на меня, он покачал головой: «Я думал, ты сможешь сыграть одну роль в этом фильме, Бастер, — сказал он, — но сейчас, увидев тебя, понял, что ошибался. Ты никогда с ней не справишься».

Не знаю, чего Сэм ожидал от меня: чтобы я вцепился ему в глотку или упал на колени и умолял о роли. Но он явно не ожидал того, что я сделал: я засмеялся и вышел.

Думаю, в тот день Сэм чувствовал себя так же по-дурацки, как я в одно воскресенье в 1926 году.

Сидя на крыльце приморского дома Биби Дэниелс, я заметил девушку в сильном прибое, у которой, похоже, были неприятности. Буруны набегали один за другим, сбивая её с ног. Каждый раз, как ей удавалось подняться, очередная большая волна накрывала её. На всякий случай я пошёл туда, чтобы доставить её на берег в безопасности. Но выяснилось, что ей и там было неплохо. Когда мы вышли из воды, к нам подбежала Биби Дэниелс и спросила: «Вы встречались?» Я ответил: «Нет», и она сказала девушке: «Это Бастер Китон» и мне: «Бастер, это Гертруда Эдерли. Ты о ней читал. Пару недель назад она переплыла Ла-Манш».

На протяжении всех двадцатых годов одним из главных общественных событий были новогодние вечеринки, которые давал Джо Шенк в казино в Тихуане. Джеймс Джей Коффрот, организатор боксёрских боёв в старые времена, и Бэрон Лэнг, хозяин казино, пытались превратить казино в главную игровую площадку для взрослых на всём Западном полушарии. Но оно привлекало жителей Соединённых Штатов, измученных сухим законом, главным образом тем, что являлось легальным питейным заведением.

С ним у меня связано одно из самых идиотских приключений из-за красивой женщины, от которой я старался держаться как можно дальше. Об участи тех, кто этого не делал, страшно даже подумать.

Этой женщиной была Мэри Нолан, белокурая, стройная и ослепительная кинозвезда с «Метро-Голдвин-Майер». В дни, когда она работала в шоу Зигфелда [55] Флоренц Зигфелд открыл жанр музыкального ревю и говорил, что цель его шоу Ziegfield follies — прославление американской девушки. , её знали как Имоджен (Бабблс) Уилсон и объявили на весь мир самой красивой девушкой на Бродвее.

Фрэнк Тинни, сценический комик, был первым из её несчастных поклонников, и он даже не влюбился в неё. Она в него влюбилась. Прежде чем она разлюбила кроткого маленького Фрэнка, он потерял жену, дом, сбережения, работу и репутацию. В обмен он получил только полицейский протокол, когда она подвела его под арест за избиения.

Избиений было несколько, а одно такое жестокое, что врач из больницы, осмотревший Имоджен, сказал: «Эта женщина выглядит так, будто попала под машину». Имоджен отсудила у Тинни 100 тысяч долларов, затем погналась за ним в Лондон, где он пытался начать новую карьеру. Там состоялось примирение, а позже новые побои. Всё закончилось тем, что Фрэнк вернулся в Америку, где переходил из одной психиатрической клиники в другую.