Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

Можно?

А я всё жду, жду.

Можно!

Но даже эти вшивые договоры по оказанию услуг заключают не с федеральным телеканалом, а через аутсорсинговые схемы — с «карманной» производящей конторой. Если на Первом канале это группа компаний «Красный квадрат» и ООО «Зеленая Студия», то на НТВ — принадлежащая гендиректору НТВ Владимиру Кулистикову (управляется через его первого зама Олега Адамова) ООО «ППК» [156], куда поголовно силой загоняют штатных сотрудников телеканала.

Ну, что, ребята и девчата? Братья и сёстры . Ещё вчера вы верили, что тоже элита, что вас уважают. Теперь зарплаты равняются ставкам обычных охранников.

Такой новый тренд. Такой вот ответ российских работодателей экономическому кризису. Всё, до чего они додумались. Я не могу говорить о точных цифрах — мне их не показывают! — но коллеги из финансовых служб НТВ утверждают, что чистая прибыль телеканала за кризисный 2009 год больше, чем в предыдущие богатые, сытые годы. А зарплаты сильно понизились. А ведь люди уволены. А ведь многие программы закрылись.

Хорошо, ребята?

Хорошо, ребята!

Кушайте!

На здоровье!

Наша отчаянная акция остановила массовые увольнения на Первом канале. Несколько десятков людей — почти полторы сотни — избежали нашей участи. Потом, месяца через три, процесс возобновился. Начальство успокоилось. Потому что все продолжали молчать. Сила действия равна силе противодействия.

С такими можно!

Голодовка привела к тому, что через восемь дней у меня начались проблемы со здоровьем. Пришлось её прекратить.

Но мне было приятно. Да, было приятно — никогда не думал, что продержусь без еды так долго. Всегда удивлялся, как люди подолгу выдерживают без пищи во время протестных акций. А тут понял — если есть идея, если она важна, если она мучает, гложет, то появляются и силы её реализовать.

В день окончания голодовки у меня выкрали чудесным образом портфель с документами — судебными. И начались остальные странности…

Source URL: http://ostankino2013.com/bunt-na-6000-instrukcija-k-primeneniju.html

— А Вас зовут Олег?

— Да. Олег.

— Кажется, Вы работали на Первом? Пташкин Ваша фамилия.

— Да.

— Слышал про Вас с Мирзоевым. Такая нашумевшая история.

— Вот как?

— Да, читал я Ваши документы судебные.

— ??

— У тебя, Олег, всё ясно. Дело твое выигрышное.

— А Вы, однако, человек информированный.

— Так получилось. Так вот. Выиграешь ты дело. А твоему товарищу ничего не светит.

— Как так не светит?

— Ну, очень он агрессивный. Конфликтный. Слишком настойчив. Не думаю, что он найдет здесь себе применение.

— Где здесь?

— В России. Пусть ищет себе работу в другом месте.

— Я не понимаю Вас. Он нормальный парень. Очень хороший журналист. И трудовые права у него несправедливо нарушены. Закон нарушен.

— А мы так не считаем.

— А Вы кто собственно?

Этот разговор с Олегом завёл какой-то незнакомец из очереди, когда он ждал приёма терапевта в коридоре городской поликлиники № 108 на Смольной в апреле 2009-го. Воланд возник рядом с ним вдруг, неожиданно — хорошо одетый, возраста 45–55 лет, с незапоминающимся лицом — серым, невзрачным. Почему-то коллега определил его «фэпсом».

— Считайте меня доброжелателем. Ну, другом.

— Другом?

— Да. А Мирзоеву лучше заняться традиционной сферой — пусть фруктами торгует, овец пашет, арбузы выращивает…

Кстати, почти этим я сейчас и занимаюсь — вот, расписываю этот дневник.

Кстати, почему-то Олег, передавая мне пожелание незнакомца, радостно смеялся. Ему это выражение понравилось. Так друзья превращаются в коллег.

— Суд он выиграет, закон, видите ли, нарушен… Конечно! Нечего ему здесь права качать. А ты, Олег — ты будь благоразумен.

— Я так и не могу понять — кто Вы?

— Доброжелатель я. Доброжелатель. Будь благоразумен!

И когда Олег на секунду отвернулся, Воланд внезапно исчез. Коллега был очень напуган этой историей — позабыл о приёме у терапевта и побежал звонить мне.

Сколько раз можно повторять: «Никогда не разговаривайте с неизвестными».

А, может, это ему привиделось?..

Всё, что происходило дальше, тоже походило на чертовщину.

Дорохина…

Дорохина…

Это одна из тех фамилий, которые я никогда не забуду. Храню в сердце её образ.

Дорохина Екатерина Михайловна. Федеральный судья Останкинского районного суда города Москвы. За ней закреплена улица Академика Королёва (дом 12 и 19) и улица Космонавтов. [157]

Наверное, это сделано специально. Из-за Телецентра. Из-за Первого канала.

А, может, так получилось…

Ну, значит, с судьёй не повезло не только мне, но и всем, кто имеет отношение к улицам Академика Королёва и Космонавтов. А также улицам: 1, 2, 3-я Мытищинская, Староалексеевская, Касаткина, Кибальчича, Константинова, Церковная Горка; переулкам: Кулаков, Графский, Зубарев, Кучин, 1-й Рижский (д.2, к.1 и к.2, д.3, д.6, к.1 и к.2, д.8); проездам: Мытищинский, Дроболитейный; Проспекту Мира (чётные дома с 98/13-186); площадям: Шарля Де Голля и Академика Люльки.

Это успокаивает…

Думаете, а сама Екатерина Михайловна считает, что ей повезло в жизни?..

Не уверен — ну, она постоянно жаловалась.

Хотя выглядит довольным самим собой человеком…

Она — худая блондинка. Крашенная. Кстати, неудачно. Химическую завивку с её жидкими волосам сотворили тоже неважно. Ну, неважно.

Так вот — образ судьи Дорохиной. Ну, какой она мне запомнилась.

Было 1 июня. Останкинский суд. Зал заседаний. Слушается дело по моему исковому заявлению.

В небольшой комнатушке — зал заседаний — жарко, воздух наэлектризован. Мы с моим представителем Владиславом Симоновым и юрист ООО «Зелёная Студия» Вячеслав Мирончук спорим — перебивая друг друга, обмениваясь колкостями, насмешками. Увлеклись. Противоположная сторона сдалась, уже не защищается, пищит неюридическими междометиями.

Вдруг я осёкся — странно, Дорохина молчит, не обрывает. Поворачиваю голову в её сторону. И замираю — судьи нет.

Нет, физически она присутствовала. Сидела на пьедестале за судейской партой. Но вот мыслями…

Она смотрела в окно. С блаженным выражением лица. С вдохновённым. Замерев. Как поэт, трепещущий, боящийся своим дыханием спугнуть витающую рядом рифму. А летние солнечные зайчики играли, разбрызгавшись вокруг неё. На её мантии. На руках. На лице. И на её жидких волосах с дурацкой химией — отчего они, волосы, казались бесцветными, прозрачными, невидимыми.

Уверен, судья тосковала. Об отпуске. О море солёном. О песочке белом. О пряном запахе и вкусе мужского пота. О загорелых мускулистых брюнетах, которые не говорят по-русски и не отличают настоящих блондинок от крашенных. Уверен — ведь в перерыве заседания она жаловалась, что устала, что у неё «куча дел, которые невозможно рассмотреть», что ей всё и все надоели, что ей, «в конце концов, тоже полагается отдых»…