Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

Видимо, в прошлый раз руководство щедро раздавало рабочим обещания, чтобы выиграть время. И прошедшие два дня начальники из ДОН-Строя не сидели, сложа руки. С коллегами из других телеканалов очень хорошо поработали — кроме нашей, других съёмочных групп не было. Лишь несколько коллег-газетчиков подъехало попозже, и, быстро отработав, уехали. Всё-таки, ДОН-Строй очень крупный рекламодатель.

Охрана возле базы была усилена многократно. Помимо чоповцев на территории базы и вне её группами ходили очень крепкие ребята с лицами, которые смутили бы даже Николая Валуева. Два дня назад эти лица я здесь не видел.

Компания могла просто заплатить долги рабочим и решить конфликт. Но накануне ночью бастующим выдвинули ультиматум. Никаких требований. Все выходят утром на работу. Тех, кто не выходит, увольняют без разговора. Это ещё больше разозлило рабочих. Как мне рассказывали члены стачкома, к забастовке присоединились две с половиной тысячи рабочих Управления механизации. Стояли без работы больше тысячи единиц техники…

Атмосфера на улице постепенно накалялась, обе стороны готовы были в любой момент пустить в ход кулаки. Вдруг к воротам из-за спин бастующих вальяжно подъехала та самая красная «Ауди», таранившая толпу в прошлый раз. Рабочие с криками «Бей его!», «Переворачивай!» бросились к иномарке. Испуганный водитель резко дал по газам и скрылся из виду.

Начальство пошло в атаку. Менеджеры сами сели за руль грузовиков со стройматериалами и попытались выехать с территории автобазы. Навстречу им двинулись рабочие и леворадикалы, держа друг друга за руки. Все матерились и кричали.

За рулём первого грузовика был Олег Фиттерштейн. Он стал наступать на толпу. Бампер уперся в грудь тем, кто стоял в переднем ряду. На мгновение все замерли. А потом грузовик стал давить. Но никто не отступал. Эта была картина почти с парижских баррикад. И вдруг один из молодых ребят бросился под колеса. Кто-то дико закричал. Парня стали вытаскивать, а грузовик дал задний ход и спрятался на автобазе.

Потом я узнал — того отчаянного парня зовут Артём Алексеенко. Ему тогда было всего 19 лет, он работал рабочим-отделочником в компании, а также являлся активистом РРП и «Революционной Альтернативы».

У работодателя снова сдали нервы. Суровые ребята из группы поддержки попытались завязать драку с рабочими. Впереди них, размахивая руками, выступал очень эмоциональный мужчина странного внешнего вида — толстая цепь на шее, несколько колец, рубашка навыпуск — при таком-то морозе в одной рубашке! — резкие движения торсом, пальцы рук у лица собеседника.

Один из рабочих шепнул мне на ухо:

— Он блатной.

— Кто? — не понял я.

— Это наш начальник автобазы Мюрат Кедиа, — поправился рабочий.

У начальника автобазы компании ДОН-Строй были свои аргументы для бастующих. Он кричал:

— Я 20 лет сидел. Мне ничего не страшно. Я вас всех порву. Суки!

Депутаты Олег Шеин и Виктор Тюлькин в ответ привели юридические аргументы в поддержку требований рабочих. Представители работодателя такого ответа не ожидали и снова отступили.

Целый час ничего не происходило. Рабочие, строящие «дома для элиты», окружили нашу съёмочную группу и засыпали своими проблемами:

— По 12–14 часов мы работаем. За талон на еду.

— Нам зарплату полгода не платят.

— А мне с июня.

— По списку в Управлении механизации работает всего 300 человек. Они государство обманывают…

— Мужики, я сюда устраивался и думал, что буду работать в такой крутой компании. Братан, братан, это лохотрон. Меня в моем Липецке так не кинули бы.

— Обещали, заключить с нами со всеми трудовые договоры. А на деле — мы здесь на птичьих правах.

— Мне ещё обещали регистрацию в Москве и медицинскую страховку.

— Даже, когда деньги платили, часть удерживали. Мне обещали 15 тысяч, а на руки я получал девять.

— Нас здесь держат за скот. Даже общежитие работает по своему графику: если возвращаешься ночью со смены — уже не пускают. Мороз на улице, а они ни в какую. И приходится спать в машине.

— У меня вот постоянно стресс из-за усталости, из-за питания на бегу, из-за этого 12-часового графика, из-за мыслей, чем кормит семью. И какое элитное жилье мы так построим?

— Вместо нас вот узбеков возьмут, а эти за копейку всё что угодно сделают. Они у нас хлеб будут отнимать.

— Их гнать надо!

— Да что ты говоришь? А москвичи также о нас думают.

— Но мне же тоже семью надо кормить!

— А кто виноват? Узбеки эти? Эти конфликты специально начальство само разжигает, чтобы нас разобщить, — говорил пожилой водитель. — Мы же это вчера вечером на собрании обсуждали.

— Что же делать-то, мужики?

— Они реально нас за дураков держат. У них квартиры как золотые продаются, а они говорят — у ДОН-Строя нет денег.

— Он думает, если он зять Лужкова — ему всё можно?

Эту утку — про то, что гендиректор и официальный совладелец ДОН-Строя Максим Блажко зять мэра Москвы — я уже несколько раз до этого слышал. Говорят, что начальство в компании и не думает опровергать этот нелепый слух, чтобы рабочие ещё больше боялись протестовать.

Бастующие на нас очень надеялись. Просили не уезжать.

— Вот если бы Путин про нас увидел. Он хороший. Он не знает, что в стране такое творится.

Представители ДОН-Строя наотрез отказывались комментировать ситуацию. Пресс-секретарь компании Екатерина Вертячих через своего секретаря (!) передала, что очень занята: «Она на конференции, потом у неё будет важная встреча». У меня был номер мобильного гендиректора компании. Звоню ему:

— Добрый день. Извините, это Максима Блажко?

— Да-да, — весело ответил телефон.

— Меня зовут Эльхан Мирзоев. Я с НТВ. Можем с Вами записать интервью по поводу…

— Извините, извините. Очень плохо слышно. Кого Вы спрашиваете?

— Вас, Максим.

— Нет, нет. Вы ошиблись номером, — на другом конце провода генеральный директор строительного гиганта Москвы малодушно стал менять голос.

— Максим, Вы же сами этот номер мне давали…

— Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа сети, — ответил мобильный.

Неожиданно нагрянул ОМОН. Рабочих стали бить дубинками, прикладами, а упавших — ногами.

Перед нами выросла фигура офицера. Движения быстрые. Взгляд наглый, пренебрежительный.

— Так! Камеру убрать. Кто такие?

— Мы с НТВ, — опешил наш оператор.

— Убирайтесь отсюда вон! Быстро! Кассету мне дай.

«Он думает — он из службы безопасности президента!» — мелькнула у меня мысль.

— Так, руки уберите от камеры. Мы здесь стоим, снимаем и будем снимать.

— Я сейчас обоих заберу.

— Поехали.

— Это частная собственность.

— Это улица. Это не частная собственность. Сейчас Вы будете это объяснять своему руководству и прокуратуре, — я стал набирать номер на мобильном.