Владилен Травинский - Поединок с гестапо

…Они почти все — из бедных украинских семей. Несколько десятков отроков «от сохи», как говорилось тогда, от старых хат и первых колхозных полей, сменивших недавнее чересполосье, призванные советской властью к науке, — первые группы советского, появившегося на свет после революции студенчества. У них широкие грубые ладони, чистые загорелые лица, ясные, практичные головы. И благоговение перед наукой. И еще — истинно юношеский идеализм и патриотизм послереволюционного поколения.

Он и здесь учится старательно, Вася Порик. Он помнит, что послан колхозом, что нужен колхозу. Он честно грызет гранит науки, хотя возиться на грядках ему явно больше нравится, чем читать учебники. Он еще мальчик, не знающий о своем призвании.

Но эпоха властно напоминает о себе. «Открыл я с тихим шорохом глаза страниц, и потянуло порохом со всех границ».

Он тоже глядел в эти глаза, он тоже чувствовал этот запах, как и миллионы его сограждан. Япония вторглась в Китай. Италия напала на Абиссинию.

Фашистский путч в Испании. Безоружные республиканцы против немецких танков. «Но пасаран!» — «Не пройдут!» звучит на десятках языков интернациональных бригад. Пароходы с испанскими сиротами в Одессе…

И Вася Порик — в военкомате. Невысокий крепыш взволнованно мнет фуражку: ему очень нужно в Испанию! Пошлите его в армию. Он хочет воевать с фашизмом!

Военком неумолим. У военкома много работы: в Испанию просятся не только шестнадцатилетние… Подрасти, Порик, мал еще. Агрономы тоже нужны, учись. Люди и без тебя найдутся. Иди, Порик, иди, не мешай!

Но он не хочет уходить. Призвание, призвание солдата на перевале отрочества и юности уже посетило его.

Два года он учится — и ждет. Грядки опытного поля кажутся ему окопами, учебные винтовки без магазинов восхищают его. Уроки военного дела — любимые уроки. Он сдает зачеты, пишет курсовые работы, и от учебника по почвоведению кидается к свежей газете.

Сданы зачеты. Диплом агронома на руках. Порику — восемнадцать лет. И он опять в военкомате.

Райвоенком придирчиво рассматривает упрямого юношу. Опять пришел? Романтика тебя заела? Форма, поди, нравится? Армия, друг мой, это не парад — это работа. Ты же только что диплом получил, иди трудись, место тебе предлагают приличное. Международное положение тебя тревожит, говоришь? Пожилой сдержанный офицер внимательно слушает. Нужды в людях нет: тысячи таких вот, «тревожащихся», идут и идут в военкоматы. Но этот, кажется, парень серьезный… Есть в нем что-то такое… непреклонное. Говорит коротко, толково, с требовательными интонациями. Под рыжими вихрами глаза смотрят смело, с суровинкой… Ишь ты, как мы их воспитали — тревожатся…

А Василий объясняет: Хасан, Мюнхен, Испания… Не такое сейчас время, когда он, Василий Порик, может быть агрономом, он чувствует, понимаете — чувствует, что его место в армии, он хочет быть в первых рядах, понимаете — в первых, там его место…

— Пиши. — говорит военком и кладет на стол лист бумаги. — Пиши, Вася.

«Заявка. Прошу послать меня в Одесское военное училище. Василий Порик».

Это было четвертого апреля 1939 года, за пять месяцев до начала второй мировой войны.

Он не ошибся, районный военком кануна второй мировой войны. Он взял стоящего новобранца. Он не выдал Порику путевку в жизнь, — он послал его на смерть и бессмертие.

…3 сентября 1939 года танковые клинья немцев врезаются в тело Польши — последнего союзника Франции. Это — война, общеевропейская, мировая, самая большая за пять тысяч лет война. Мобилизация. Войска тянутся на линии Мажино. Англичане высаживаются в Нормандии.

12 мая 1940 года англо-французский фронт прорван. Полтора месяца паники, унижения и позора. Самая большая европейская армия без боя сдает Париж, без боя отступает, откатывается, бежит. Нет штабов, нет приказов, правительство перебралось на юг. Правительство добровольно отдает власть Петену. 22 июня 1940 года в том же Компьенском лесу, в том же вагоне, где двадцать два года назад подписали капитуляцию немцы, теперь подписывает французскую капитуляцию представитель маршала Петена — генерал Хюттингер.

Гитлер — хозяин Западной Европы.

Но он рано радуется.

В Одессе, Москве, Тбилиси, Омске — на одной шестой части нашей планеты миллионы советских людей готовятся встретить Гитлера. Мы не ведаем, какова она будет, Победа, скольких из нас она потребует за себя. Мы о многом не догадываемся, но это решительно ничего не значит: коса все равно найдет на камень.

…В Одессе Василия поразило море. И странные, ни на что не похожие одесские улицы и набережные: какие-то бесшабашные и немного грустные одновременно. Он так и не успел к ним привыкнуть — увольнения были редкостью: училище перешло на ускоренную программу. Лекции, строевые занятия, обед, сон, самоподготовка… И опять лекции, и опять — «Выше голову!», «Шага не слышу!», «Второе отделение, по мишеням залпом… огонь!» Бег, метание гранат, многокилометровые марш-броски, когда к концу кажется, что сейчас вот упадешь — и пусть как хотят, но ноги идут, сами идут, легко вышагивают длинные маршевые расстояния. А. потом занятия: «Щиток пулемета предназначен… для введения патрона в канал ствола».

И уставы: строевой службы, гарнизонной, полевой, маленькие емкие книжечки уставов, где расписан чуть ли не каждый шаг красноармейца и командира, придирчивые, сто раз продуманные уставы, — каждое слово стоит не зря, каждая запятая со смыслом. И их надо зубрить, как таблицу умножения, и уметь объяснить другим — как теоремы геометрии. Строгость сержантов-сверхсрочников: «Курсант Порик, за плохую заправку койки — один наряд вне очереди!» — «Есть один наряд!» — и на кухню, хорошо, если только на кухню. Да, военком был прав: армия — не парад…

Но был и парад — первый парад в жизни Василия. Как будут вспоминаться его торжественные минуты — там, в Сен-Никезе, когда сквозь беспамятство звон кандалов вдруг напомнит чистую медь полкового оркестра. «К торжественному маршу! На одного линейного дистанция! Первый взвод прямо, остальные — на-пра-во!» И как один человек с тысячей рук и ног единое сотнеголовое тело строя, ладно покачиваясь, печатает шаг по одесским улицам. Бегут мальчишки, девушки улыбаются с тротуаров… Солнце в глаза, огромное, тяжелое, доброе… Точный звук барабана… И пустынное поле впереди, Куликово поле, где принимали всегда присягу новобранцы в Одессе. Знамя, командир читает текст, тысяча молодых голосов повторяет: «Я, гражданин Советского Союза… перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…»

И — могилы героев восстания во французском флоте в 1919 году. Старый коммунист, очевидец, медленно вспоминает каждую деталь, каждую драгоценную подробность славного матросского бунта. «Жанна Лябурб», повторяет рассказчик, «Жанна Лябурб» — огненная коммунистка, сумевшая вместе с другими поднять многотысячный флот. «Жанна», — запомнит Василий. «Жанна», — вспомнит он далеко от Одессы.