Салман Рушди - Джозеф Антон

А еще там была целая комната энциклопедий — энциклопедий всего и вся, — они-то, вне всякого сомнения, и породили знаменитое издание, обманчиво названное «Англо-американской энциклопедией» и представлявшее собой «буквальную, но запоздалую перепечатку „Британской энциклопедии“ 1902 года», издание, в сорок шестом томе которого «Борхес» и «Биой Касарес» — вымышленные персонажи великого рассказа «Тлён, Укбар, Orbis Tertius » — обнаружили статью о стране Укбар. И они же, конечно, породили саму волшебную энциклопедию Тлёна.

Он мог бы провести в обществе этих мистических книг целый день, но у него был всего час. Когда они уходили, Мария подарила Элизабет драгоценную вещь — каменную «розу пустыни», которая была одним из первых подарков Борхеса ей, сказала она, и желаю вам такого же счастья, какое было у нас .

— Помните, — спросил он Марию, — предисловие Борхеса к альбому «Аргентина» фотографа Густаво Торлихена?

— Да, — ответила она. — Где он пишет, что невозможно сфотографировать пампасы.

— Нескончаемые пампасы, — сказал он, — борхесовские пампасы, которые тянутся не в пространстве, а во времени. Вот где мы с ней живем.

Охрана в Буэнос-Айресе была, но удобоваримая, стирающаяся в памяти. Новость о чилийском полицейском безумии опередила его, и аргентинские полицейские хотели произвести лучшее впечатление, поэтому позволили ему дышать. Он сумел сделать то, что планировал для популяризации «Прощального вздоха Мавра», и даже кое-что увидел как турист: побывал у семейного склепа на кладбище Реколета, где покоится Эва Перон и где маленькая табличка запрещает в духе Ллойда-Уэббера прохожему лить о ней слезы [210] Имеется в виду мюзикл английского композитора Эндрю Ллойд-Уэббера (род. в 1948 г.) «Эвита» об Эве Перон со знаменитой песней «Не плачь обо мне, Аргентина». . No me llores . Хорошо, не буду, молча согласился он. Как вы скажете, леди.

Ему предложили встретиться с министром иностранных дел Аргентины Гвидо ди Телла, и по дороге на эту встречу сопровождавший его сотрудник британского посольства упомянул о том, что съемочной группе фильма Алана Паркера «Эвита» с Мадонной в главной роли запретили вести съемку в Каса-Росада [211] Каса-Росада («Розовый дом») — официальная резиденция президента Аргентины. . «Если бы вы смогли что-нибудь ввернуть на этот счет, — заметил дипломат, — было бы полезно. Может быть, вам удастся замолвить слово мимоходом?» Ему удалось. После того как сеньор ди Телла спросил его про фетву и произнес ставшие к тому времени обычными (и во многом пустые) слова в его поддержку, он задал министру вопрос о киносъемочных трудностях. Ди Телла сделал жест, означавший: ну что я могу?

— Вы знаете, Каса-Росада — правительственное здание, трудно себе представить, что там будут снимать художественный фильм.

— Бюджет этого фильма, — сказал он в ответ, — большой, и они твердо намерены его снять, так что, если вы не пустите их в Каса-Росада, они найдут другое здание, которое заменит им Каса, например — ну, я не знаю — в Уругвае.

Ди Телла напрягся.

— В Уругвае?! — воскликнул он.

— Да. Может быть. Не исключен Уругвай.

— Понятно, — сказал ди Телла. — Извините, я сейчас отлучусь на минуту. Мне надо сделать телефонный звонок.

Вскоре после этого разговора «Эвиту» позволили снимать в Каса-Росада. Когда фильм вышел на экраны, он прочел, что Мадонна сама просила на это разрешения у президента Аргентины, так что, может быть, настоящей причиной смягчения его позиции была ее просьба. А может быть — кто знает, — Уругвай тоже сыграл свою роль.

Моментальный снимок Мексики. Да, там повсюду были полицейские, и — да, ему удалось выступить на презентации своей книги, и поговорить о свободе слова, и увидеть памятники, оставшиеся от кровавых ацтеков, и осмотреть дом Фриды Кало и Диего Риверы в Койокане, и побывать в комнате, где убийца Меркадер размозжил ледорубом голову Троцкому, и — да, ему удалось принять участие в книжной ярмарке в Гвадалахаре вместе с Карлосом Фуэнтесом, а потом его перебросили на вертолете через холмы, поросшие голубой агавой, в город Текилу, чтобы на одной из старых асьенд, где изготавливают текилу, пообедать в обществе других писателей, выступавших на ярмарке, и там даже играл ансамбль мариачи, и все вили слишком много текилы «Трес генерасьонес», а потом были головные боли и прочие обычные последствия. И — да, поездка в Текилу подарила ему антураж для сцены в начале романа «Земля под ее ногами», когда происходит землетрясение, трескаются цистерны и текила течет по улицам городка точно вода. А после Текилы они с Элизабет вместе с Карлосом и Сильвией Фуэнтесами гостили в поразительном доме под названием «Паскуалитос», представлявшем собой настоящий архипелаг из крытых пальмовыми листьями хижин на берегу Тихого океана и фигурировавшем в модных книгах о современной архитектуре, и — да, он понял, что любит Мексику. Но все это было второстепенно.

А важно было то, что однажды вечером в Мехико Карлос Фуэнтес сказал: «Страшно глупо, что вы никогда не виделись с Габриэлем Гарсиа Маркесом. Очень жаль, что он сейчас на Кубе: из всех писателей мира именно вам и Габо просто необходимо встретиться». Он встал, вышел из комнаты и через несколько минут вернулся со словами: «Возьмите трубку, с вами кое-кто хочет поговорить».

Гарсиа Маркес сказал, что не говорит по-английски, но на самом деле он понимал английскую речь неплохо. Что до него самого, то с разговорным испанским он был не в ладах совершенно, но, в свой черед, мог кое-как разобрать, что ему говорят, если только собеседник не злоупотреблял сленгом и не слишком частил. Единственным общим для них языком был французский, и они попытались вести беседу на нем, правда, Гарсиа Маркес — которого он даже в мыслях не мог назвать „Габо“ — то и дело сбивался на испанский; да и с его губ слетало больше английских фраз, чем ему хотелось. Но, как ни странно, на моментальном снимке их продолжительного разговора, который сделала его память, никаких языковых трудностей нет . Они просто говорили между собой — тепло, эмоционально, бегло, высказывались о книгах друг друга и о породивших их мирах. Он говорил о тех многочисленных сторонах латиноамериканской жизни, что перекликались с южноазиатским опытом: оба эти мира имеют долгое колониальное прошлое, в них обоих жива, могущественна и зачастую тяжко давит на человека религия, в них обоих борются за власть военные и гражданские лидеры, в них обоих налицо немыслимые крайности богатства и бедности, а посередине с избытком хватает коррупции. Неудивительно, заметил он, что у латиноамериканской литературы такая большая читательская аудитория на Востоке. А Габо сказал («Габо!» Это казалось немыслимой наглостью, все равно что назвать бога по семейному ласковому прозвищу), что на манеру письма южноамериканских авторов очень сильно повлияли волшебные сказки Востока. Так что у них, как оказалось, было немало общего. А потом Гарсиа Маркес произнес то, что стало для него самой большой когда-либо слышанной похвалой. Из всех иноязычных писателей, сказал он, двое, за кем я всегда стараюсь следить, это Дж. М. Кутзее и вы. Ради одной этой фразы стоило совершить всю поездку.