Моисей Лесман - Тайна трех архивов

Главы этих воспоминаний она стала присылать мне, чтобы я, отпечатав их на пишущей машинке, оставлял себе один экземпляр, а ей возвращал оригинал и три копии.

Как мне показалось, воспоминания эти были написаны ярко и талантливо.

Как-то я рассказал Анне Андреевне о своих поисках сестер Герцык и о «Воспоминаниях» Евгении Казимировны. Анна Андреевна сказала, что была знакома с сестрами, и попросила меня принести ей «Воспоминания». Передавая ей тетради «Воспоминаний», я еще раз напомнил Анне Андреевне, каких трудов мне стоило найти накрепко забытую в литературе Евгению Казимировну Герцык, как дороги мне ее работы, и убедительно просил Ахматову до поры до времени никого с ними не знакомить и, тем более, не выпускать из рук. Анна Андреевна, как мне показалось, даже слегка обиделась на мою просьбу и довольно сухо заметила, что, разумеется, «Воспоминания» никому показаны не будут. Через 2–3 дня она возвратила мне тетради и очень высоко отозвалась о литературных достоинствах работы Е. К. Герцык.

Очень скоро мне позвонил один молодой человек и сообщил, что недавно познакомился с замечательными воспоминаниями «какой-то Герцык». На другой день мне звонили уже два или три человека, предлагая (добрые друзья!) познакомить меня с «мемуарами» Герцык.

В следующие дни количество звонков все увеличивалось, и я понял, что Анне Андреевне действительно понравились принадлежавшие мне «Воспоминания» Евгении Казимировны Герцык.

Возвращаясь к моему рассказу и вспомнив некоторые странности характера Анны Андреевны, с которыми мне пришлось встретиться, я решил пока воздержаться от включения Ахматовой в «дело»: мне было ясно, что разглашение тайны исчезновения трех архивов может повести к их гибели. Увы! Дальнейшее показало, что я был прав. И в тот момент я к Анне Андреевне не поехал и скрыл от нее ход «дела».

Но однажды Мина Семеновна вручила мне письмо Николая Степановича к Анне Андреевне. И если до сих пор я мог в какой-то степени верить Мине Семеновне, что рукописные материалы, мною приобретаемые, покупались в 30-х годах ее мужем, молодым ученым и страстным коллекционером, то сейчас стало ясно, что письмо это попало к Судаковым, увы! нехорошим путем.

Я тотчас поехал к Ахматовой, рассказал ей весь ход дел и объяснил, что чувствую себя в роли скупщика краденого весьма неуютно. Я предложил все мною купленное у Судаковой сейчас же отдать ей, Анне Андреевне, и в дальнейшем, покупая материалы архива, также тотчас передавать их ей.

Ахматова заявила, что рукописи она у меня ни в коем случае не возьмет, что я должен и дальше пытаться получать их от Мины Семеновны и что ее, Ахматову, вполне устраивает пребывание рукописей у меня, так как она-де не в силах обеспечить их сохранность.

Мои попытки разубедить ее ни к чему не привели, а в дальнейшем события пошли с такой быстротой, что я фактически не мог повлиять на их ход.

Через несколько дней после этой беседы Анна Андреевна как-то мимоходом заметила, что из Москвы приезжает ее большой друг, литературовед Н., который «зайдет» к Судаковой.

Я пришел в ужас, стал умолять ее не допускать этого визита, напоминал ей, что она обещала сохранить мой рассказ в тайне, что дело не только в том, что Судакова меня больше не пустит к себе и что доступ к рукописям будет накрепко закрыт, но, зная Мину Семеновну, можно представить себе самое страшное: что она сожжет рукописи.

Не помогло ничего. Я узнал, что Н. приезжал и посетил Судакову, но мне Анна Андреевна больше ничего не говорила.

Я пошел на последнее средство в надежде, что удастся что-нибудь узнать: я позвонил Мине Семеновне. И услышал то, что предполагал услышать: узнав, с кем она говорит, Судакова спокойно сказала: «Больше мне не звоните». И повесила трубку.

Таков конец моей истории.

Но конец ли?

За двадцать лет, прошедшие с той поры, я, потративший столько сил на поиски «Мандельштама, Гумилева, Ахматовой», не переставал следить за тем, как будут развиваться события дальше. С полной убежденностью я могу сказать, что из рукописей, предположительно хранившихся у Судаковой, ничего в архивы не поступило (или, по непонятным причинам, поступление их строго засекречено), на рынке ничего не появлялось и до коллекционеров ничего не дошло.

За эти двадцать лет ушли из жизни два самых важных участника этого дела: А. А. Ахматова и, два года назад, М. С. Судакова. Смерть Мины Семеновны должна была, казалось, что-то разъяснить в этой запутанной истории, рукописи, хранившиеся у нее, должны были выйти на свет, если они оставались у нее до конца. Если…

И только несколько дней назад у меня появились кое-какие догадки, которые еще ничем подтвердить не могу. Хочу думать, что я на правильном пути. Так ли? Покажет будущее. А пока (вы ведь не удивитесь знакомым словам)…

Надо ждать!

Воспоминания М. С. Лесмана были написаны в конце 70-х — начале 80-х годов и прочитаны им на одном из собраний ленинградских книголюбов.

Все герои воспоминаний — реальные лица и выступают под своими настоящими именами, кроме трех: ленинградского литературоведа и библиофила Сергея Борисовича Рудакова (в повествовании — Судаков), его жены Лины Самойловны Финкельштейн-Рудаковой (Нина — Мина — Семеновна) и Николая Ивановича Харджиева (московский литературовед Н.). Чем было продиктовано нежелание автора назвать их подлинные имена — простой деликатностью, надеждой собирателя самому довести до конца начатый им поиск или тем и другим вместе — мы уже не можем узнать. Но после публикации воспоминаний Э. Г. Герштейн «Мандельштам в Воронеже» («Подъем», 1988, № 6–10), эти имена легко идентифицируются.