Вадим Бойко - После казни

Из служебного помещения вышла группа эсэсовских офицеров во главе с оберштурмбаннфюрером. Он, как оказалось впоследствии, занимал должность рапортфюрера, то есть заместителя начальника лагеря. Раздалась команда: «Ахтунг!» Рапортфюрер и его свита приблизились к нам. Начальник конвоя отдал рапорт. Оберштурмбаннфюрер лично принимал заключенных. Он сличал сопроводительные документы с номерами каждого прибывшего. Закончив процедуру приема, он приказал нам стать на колени и положить руки на головы, придерживаясь при этом строжайшего равнения. Эта унизительная процедура сопровождалась избиением. Наконец рапортфюрер угомонился и обратился к нам с речью:

— Так вот, — сказал он, — вы были опасными преступниками, врагами немецкого государства. Мы сделаем из вас послушных овечек. У нас это просто, — он махнул в сторону виселицы. — Мы дадим вам возможность искупить тяжкую вину перед рейхом и научим уважать наши порядки. Вы попали в Мысловицкий штрафной пересыльный лагерь. После недолговременного карантина мы пошлем вас в чудесный лагерь санаторного типа — Аушвитц [22] Немецкое название Освенцима. . Там вы будете как в раю, но и здесь, как сможете убедиться, неплохо.

После этой «приветственной речи» он приказал позвать лагерных капо [23] Лагерные полицаи; назначались обычно из числа уголовных преступников. . Не прошло и пяти минут, как к нам уже бежала целая свора надсмотрщиков. Они набросились на узников как бешеные собаки и, безжалостно орудуя дубинками, погнали в баню, а затем в дезинфекционную камеру.

Здесь возле бочки с какой-то ядовитой жидкостью стоял дезинфектор в резиновых сапогах, рукавицах и в противогазе. Орудуя квачом, он смазал нам все места, где растут волосы. Через несколько минут волосы выпали, исчезли даже брови. Страшно чесалось, огнем горела кожа, и долго слезились глаза.

Голых нас погнали в вещевой склад, где одели в полосатую лагерную форму с красными треугольниками на груди, которые нашивали политическим заключенным, и красным кругом на спине и груди, что означало «флюгпункт» — «живая мишень». В штрафных командах больше месяца, как правило, никто не выдерживал. Штрафников беспощадно избивали, за малейшее нарушение режима в них стреляли без предупреждения.

Нас снова построили на площадке перед помостом и виселицей. Капо стали на правом фланге. Настежь распахнулись ворота, и на территорию лагеря въехал легковой автомобиль «майбах». Он остановился перед помостом.

Рапортфюрер заорал «ахтунг!» и бросился отворять дверцу. Из сверкающей на солнце черным лаком огромной машины показался вначале неправдоподобно большой зад. Похоже было на то, что он застрял в машине и никак не может выбраться оттуда. Прошло несколько мгновений, прежде чем его владелец, штандартенфюрер [24] Полковник СС. , тяжело сопя, самолично предстал перед нами. Ничего подобного я еще не видел в своей жизни. На груди и животе этой туши, завернутой в дорогое сукно, красовался целый иконостас из крестов и медалей. Штандартенфюрер вынул из кармана большой клетчатый платок и принялся обтирать обильный пот, заливавший шею и серое, лепешкообразное лицо.

Двое эсэсовцев услужливо помогли ему взобраться на помост. Он обвел нас маленькими свиными глазками и, расставив короткие слоновьи ноги, неторопливо расправил китель.

— Вот это чистокровный ариец! — прошептал мой сосед.

Штандартенфюрер скрестил на животе пухлые руки и неожиданно тонким, писклявым голосом произнес:

— Господа, позвольте отрекомендоваться. Я — штандартенфюрер фон Боденшатц, лагерфюрер этого лагеря, ваш родной отец.

При этих словах эсэсовцы дружно расхохотались.

— Вот уж не думал, что встречу здесь папашу, — сказал какой-то узник.

Подождав, пока уляжется хохот, лагерфюрер — позёр с замашками провинциального шута продолжал:

— Мне очень не нравится ваш вид. Все вы какие-то тощие, дохлые. Это безобразие. А я ведь должен сдать вас в Аушвитц физически сильными, закаленными. Этого можно достичь только с помощью спорта. Спорт, как известно, укрепляет организм и очень полезен для здоровья. Предлагаю вашему вниманию три интересных упражнения. Первое — выравнивание булыжной мостовой кулаками. Второе — прыжки по-лягушачьи. Третье — кросс на четвереньках. Весь комплекс рассчитан на два часа. Предупреждаю: тот, кто вздумает симулировать, пусть пеняет на себя. Капо, начинайте!

С неистовыми криками капо погнали нас на мощеную булыжником площадь перед блоками, приказав стать на колени и изо всех сил бить кулаками по булыжникам, чтобы дорога стала «ровненькая и гладенькая, как столешница».

Фон Боденшатц и его свита оглушительно хохотали.

Только законченный дегенерат и садист мог придумать столь изощренную пытку. Впоследствии мне рассказали, что наш лагерфюрер — младший брат фельдмаршала фон Боденшатца — любимца самого Гитлера. Потому-то все эсэсовцы лебезили и пресмыкались перед ним.

Натешившись первым упражнением, «папаша» приказал снова построить нас перед трибуной. Трех заключенных, потерявших сознание, оттащили за ноги в сторону и бросили на левом фланге. Возмущенный штандартенфюрер велел привести «симулянтов» в чувство. Капо на наших глазах добили несчастных.

— Друзья мои! Это была разминка. Сейчас вы будете прыгать, как молодые лягушата. Капо!

Я даже не знаю, с чем сравнить то, что происходило. Разве что с адом. Нарывы на моих пальцах полопались, из-под ногтей сочился гной. Перед глазами плыли черные круги. Словно лишившись разума, я прыгал вместе с другими заключенными, а вошедшие в азарт капо подгоняли нас ударами дубинок. На площадке в предсмертных судорогах корчилось несколько узников…

После третьего упражнения — «кросса» — снова несколько несчастных осталось на мостовой. И их добили за «симуляцию». Из тридцати человек «благополучно» финишировали семнадцать. Пока мертвых переносили в тотенблок, я стоял в поредевшей шеренге и медленно приходил в себя. Грудь разрывалась от бешеных ударов сердца. Не хватало воздуха. Страшно хотелось пить. До сих пор не могу понять, как выдержал я эту «физкультуру».

Она не была простым самодурством штандартенфюрера. Он ставил перед собой совершенно конкретную цель: ошеломить заключенных, добиться распада их человеческой личности, морально разложить, превратить в животных, которые, потеряв всякое достоинство, честь и разум, только и думали б о том, чтобы выжить. Выжить любой ценой.

Я видел таких, которые окончательно опустились и ничем не брезговали, лишь бы выжить. Они представляли собой картину окончательного падения, физической, умственной и моральной деградации. Их почему-то называли «мусульманами». Они жевали все, что можно было жевать. А чтобы раздобыть какую бы то ни было пищу, шли на любой, даже самый безрассудный поступок. «Мусульманин» вслепую бросался к телеге с брюквой, которую охраняли автоматчики. Если ему удавалось схватить брюкву, он даже не пытался убежать, а падал на землю и жадно грыз свою добычу, забыв обо всем на свете. Его тут же расстреливали, но это не останавливало остальных «мусульман». Как сумасшедшие, лезли они на автоматчиков, видя перед собой только брюкву, которую можно съесть. В состояние «мусульманства» большей частью впадали новички. Бывалые узники, свыкшиеся со всеми невзгодами лагерной жизни, держались стойко. После всего пережитого в гитлеровских тюрьмах и лагерях я успел убедиться, что обстоятельства обстоятельствами, а многое зависит и от самого тебя, от твоей способности сопротивляться обстоятельствам.