Пьер Декс - Клеопатра

Антоний умер как раз в тот момент, когда у гробницы появился посланец Октавиана.

Узнав о смерти Антония, Октавиан пролил приличествующую случаю слезу. Попутно он прочитал друзьям отрывки из своей переписки с Антонием, «чтобы они убедились, — по словам Плутарха, — как дружелюбно и справедливо писал он и с какою грубостью, с каким высокомерием всегда отвечал Антоний» [64] Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. III. С. 272. . Поспособствовав таким образом утверждению своего доброго имени в глазах современников и потомков, Октавиан отправил к Клеопатре для переговоров Прокулея, того самого, что прибыл к подножию гробницы в минуту смерти Антония. Он велел своему посланцу доставить Клеопатру живой, чтобы ее можно было провести в триумфальном шествии в Риме.

Любопытно, что Антоний успел перед смертью дать Клеопатре совет довериться Прокулею. Но Антоний сделал это напрасно, а Октавиан слишком понадеялся на красноречие своего посланца. Клеопатра отказалась впустить его в гробницу. Прокулей ограничился переговорами, прославляя доброту и милосердие Октавиана и не скупясь на обещания.

В этих трагических переговорах Клеопатра не требовала ничего для себя лично. Она просила лишь ручательства, что египетский трон перейдет по наследству к ее детям. В душе Клеопатры, надо полагать, произошел перелом. Весной она еще могла, мечтая о власти, цепляться за Цезариона, вступавшего в пору зрелости. Но сейчас она помышляла лишь о будущем династии. Себя она в расчет не принимала. Единственный козырь в переговорах с Октавианом — это возможность распорядиться собственной жизнью по своему усмотрению. Однако Октавиан стремился лишить ее этого преимущества. Он посылает следом другого приближенного, Галла, который тоже вступает в переговоры, тоже не скупится на обещания и вовлекает Клеопатру в дискуссию, в то время как Про-кулей приставляет лестницу с противоположной стороны усыпальницы, где находится то самое окно, через которое царица и ее служанки втянули наверх умирающего Антония. Хитрость удается. Прокулей врывается в комнату Клеопатры и успевает выхватить у нее из рук кинжал, которым она пыталась заколоться.

— Клеопатра, — взывает он к ней, — ты поступаешь так не только во вред себе, но и во вред Цезарю, ты лишаешь его возможности явить великую доброту в милость и даешь оружие в руки хулителям этого великодушнейшего и добрейшего из всех властителей, будто он безжалостный зверь, которому следует отказать в доверии.

Последующие события дадут всему свою оценку. Возможно, Прокулей верил в то, что говорил, возможно, в присутствии других римлян ему не оставалось ничего иного, как выполнять доверенные ему наказы. На всякий случай он без лишних церемоний удостоверился, не прячет ли она яд в складках одежды. Впрочем, Октавиан не замедлил дать царице первое доказательство своего великодушия, дозволив ей распоряжаться на похоронах Антония, хотя многие цари, властители и военачальники домогались этой чести; Клеопатра получила возможность сделать все по своему усмотрению.

Когда погребение совершилось, она решила умереть. Еще в момент смерти Антония она, как мы помним, в приступе отчаянья разодрала ногтями грудь, и теперь раны воспалились и объявилась сильная горячка. Посовещавшись со своим врачом Олимпом, Клеопатра решила под предлогом ограничений в пище, предписанных ей в связи с болезнью, уморить себя голодом.

Узница, она была теперь никто, она ничего из себя не представляла. Она заранее позаботилась, чтоб Цезариона отослали в Беренику — город, основанный ее пращуром на берегу Красного моря. Там он либо дождется, когда Октавиан вернет ему трон, либо, при неблагоприятных обстоятельствах, отправится морем в Индию в надежде на лучшие времена. Так он по крайней мере сохранит жизнь. Остальные дети пребывали во дворце под надзором воспитателей. Тут Клеопатра была бессильна. Возможно, Октавиан в ближайшее время повелит солдатам убить их, как он это уже сделал с Антиллом, старшим сыном Антония и Фульвии. Теперь ничто от нее не зависит. В прошлом она достигла таких высот, какие до сих пор женщине были недоступны. Одна из дочерей властителя вассального царства, она стала царицей, более того, царицей царей. Она бросила вызов Риму и восстановила Великий Египет предков, превратила Александрию в столицу мира. Ей не удалось оторвать Антония от Рима, и он потерпел неудачу. Ну а если бы Антоний победил, что тоже вполне могло случиться, разве можно было бы тогда исключить, что римляне не убили бы его, как они убили Юлия Цезаря? Он не мог быть в одно и то же время и повелителем Рима и супругом Клеопатры. Значит…

Рождение Цезариона направило ее жизнь в другое русло. Трудно предположить, кем в эти мгновения представлялся Клеопатре Цезарион: сыном Цезаря, сыном Антония, сыном кого-либо из ее любовников или же просто неведомым юношей. В голодном бреду у нее было время для размышлений. Судьба послала ей наследника Цезаря, официально призванного в этом качестве Антонием и ею, и теперь важно было предугадать, что намеревается сделать Октавиан с ее старшим сыном. И здесь тайна, окружающая рождение Цезариона, попадает в орбиту моральных принципов, провозглашенных Брехтом в «Кавказском меловом круге». Сейчас, на грани смерти, Клеопатра несомненно мать Цезариона, и Цезарион несомненно сын Цезаря, ибо так предначертано роком, ибо будущее Клеопатры — не будем иметь в виду смерть, которой она жаждет, — строится на мыслях об этом юноше и о том, что его ожидает.

Когда жизнь была уже на исходе, в гробнице появился посланец Октавиана, который заявил, что его повелитель не так наивен и отлично понимает, что Клеопатра намерена уморить себя голодом. Цезарион, кстати, вернулся в Александрию, доверившись своему воспитателю Родону, который убедил его, что Октавиан собирается отдать ему царский венец. Таким образом, все сводится к простой вещи: если Клеопатра покончит с собой, Октавиан предаст ее детей позорной смерти. «Угрозы эти, — пишет Плутарх, — словно осадные машины, сокрушили волю Клеопатры, и она подчинилась заботам и уходу тех, кто хотел сохранить ей жизнь» [65] Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. III. С. 274. . Вскоре исследовало посещение Октавиана. Достойный распространитель мифов времен Римской империи Кассий Дион изобразил в этом месте невероятную сцену обольщения, представив добродетельного Октавиана в конце концов в роли победителя. Мы видим Клеопатру в одном из самых роскошных залов ее дворца, на пышном ложе, предусмотрительно задрапированную в скромный хитон, который оттеняет ее красоту, не противореча, однако, трауру. Прижимая к груди письма, посланные ей когда-то Цезарем, она порхнула навстречу юному Октавиану, едва тот переступил порог, и воскликнула: «О господин мой! Боги дали тебе власть, которой меня лишили. Взгляни! Взгляни на этот портрет. Это Юлий Цезарь, твой отец. Он посещал меня здесь и посещал часто…» и т. д. и т. п. Чего только она не говорила. «Дорогой Цезарь (покойный), ты ж из в этом юноше (Октавиане)». После чего читатель, разумеется, ожидает падения Октавиана. Но он холоден как лед. Он отводит глаза от взгляда искусительницы, он нечувствителен к ее чарам. «Успокойся, женщина! Никто не причинит тебе зла». Римская империя спасена!