Евгений Шварц - Телефонная книжка

Сажин Зиновий Абрамовичсвязан для меня с Гушанским, хоть жизнь их и развела. Они работают теперь в разных театрах. Сажин сохранил верность детскому зрителю. Точнее, вышло так, что его и не пытались соблазнять, насколько я знаю. Он стал теперь куда солидней — работа в Центральном детском театре его угомонила. Маленький, большеголовый, с выпуклыми темными глазами, полный, он улыбается при встрече приветливо. Но сознание своей солидности придает его улыбке оттенок едва — едва условный. Почему, почему в самый разгар страшных лет, пережитых нами, мы вдруг стали полнеть, все почти, за редкими исключениями? Даже Шостакович полнел в конце сороковых, в начале пятидесятых годов, но потом, словно опомнился, и опять стал похож на мальчика. Может быть, это результат неподвижности? Если человек замрет от ужаса на несколько мгновений, то это ничего, а если на несколько лет, то это, как всякая неподвижность, как сон, приведет к ожирению? Или человек распухает от голода душевного? Мы так разработали умение не смотреть в глаза фактам, не смотреть под ноги, не смотреть в себя, что не понять нам самое интересное — человек как явление. Рассказываю о Сажине, а самое в нем любопытное, как менялся он вместе с временем, не замечая — этого никак не поймать. Есть люди, для которых чувство или умозаключение — процесс цельный — не остановить. И есть куда большее количество (они‑то и выжили) умеющих недодумать или охладеть по заказу. Путаница в душах не причиняет им мучений. А некоторым даже помогает. Сажин при встречах улыбается приветливо, но вряд ли от прежних лет осталось живое желание работать. Огромный театр, с просторным кабинетом директора, с пропусками, которые требуют при входе, с бесконечными фойе. Где тут жить, рисковать? Поди, раскачайся!

Я не хочу больше писать о людях, попавших в мою записную книжку. Остались — Халтурин Ваняи Смирнова Вера Васильевна.Что я могу рассказать о них, когда после их страшного несчастья мне больно о них думать — они потеряли сына. Вспомнишь, и как обожжет.

Дальше Цетнерович Павел Владиславович. [0]Этому я завидую даже: он распустился на старости лет, на что не хватит у меня смелости никогда в жизни, я надеюсь. Он не ходит на репетиции (главный режиссер МТЮЗа), и не только в своем театре, где можно позволить себе некоторые вольности, — но и в Ермоловском, куда пригласили его недавно ставить «Потоп» [1]. Тут дело повернулось уже совсем неудобно: выговоры, расследования. А он длинный, расхлябанный и в речах, и в жестах, странно сохраняя при этой расхлябанности и нечто педагогическое в выражении лица — продолжает шалить. Пьет, заводит возлюбленных. Опустошенный до полного безразличия ко всему на свете, кроме состояния опьянения.

Далее идет Игорь Чекин, [0]белолицый, беловолосый, всё острые углы: нос, локти, колени. Этот, в противоположность Цетнеровичу, никогда не даст себе воли. Чиновник, и считает это нормой. Когда‑то писал пьесы и теперь пробует таким способом освободиться от тарифных сетей и штатных расписаний, хоть на один миг. Я познакомился с ним у Штока [1]и когда на «Ленфильме» заговорил я с Чекиным просто, как знакомый, то удивился и даже ужаснулся. Оказывается, Чекин уважает свою должность и верит в ее значительность. И в его белых глазах мелькнуло смятение, осуждение — как это я говорю с ним запросто. И я отошел поскорее, словно обознался.

О Коле Чуковскомписать не могу. Слишком близкий знакомый.

Шток Исидор Владимирович— человек занятный, но все дальше и дальше отодвигающийся. Говорит теперь, что пора нам стать профессионалами. Причем понимает этот термин на московский лад.

Шпет Ленора Густавовнастала как‑то трудно определима. Когда‑то казалась понятной. Теперь — как в тумане.

О Шкловском уже писал.

Эренбург— трудно определим. Это явление сложное, и я его недостаточно знаю. Вот и вся записная книжка.

Акимов Николай Павлович (1901–1968) — режиссер, художник. С 1935 по 1949 и с 1955 г. до конца жизни — главный режиссер Ленинградского театра комедии. Постановщик и оформитель следующих спектаклей по пьесам Шварца: «Тень» (1940), «Дракон» (1944), «Обыкновенное чудо» (1956), «Повесть

о молодых супругах» (сопостановщик М. В. Чежегов, 1957); художник фильма «Золушка» по сценарию Шварца. Автор двух портретов Шварца (1939 и 1943) и воспоминаний о нем.

1 Охлопков Николай Павлович (1900–1967) — режиссер, артист. В 1930–1937 гг. возглавлял Реалистический театр, в 1943–1966 гг. — главный режиссер Московского театра им. Вл. Маяковского.

2 См. «Лебедев Владимир Васильевич», с. 600.

Альтман Натан Исаевич (1889–1970) — художник, скульптор.

1 Серов Владимир Александрович (1910–1968) — художник. С 1962 г. — президент Академии художеств СССР.

2 См. «Козинцев Григорий Михайлович», с. 589.

3 Говорится о Втором Всесоюзном съезде советских писателей, проходившем с 15 по 26 декабря 1954 г. в Москве в Большом Кремлевском дворце.

В дневнике 16 декабря 1954 г. Шварц писал: «Полевой в своем докладе достаточно безобразно… обругал меня», и 17 декабря: «…я что‑то как в тумане от съезда: жарко, все говорят длинно, а главное — я хожу в обруганных» (РГАЛИ, ф. 2215, on. 1, ед. хр. 68, л. 45 об., 46 об.). Писатель и общественный деятель Борис Николаевич Полевой (1908–1981) 16 декабря в своем содокладе «Советская литература для детей и юношества» в разделе «О нашей сказке» сказал: «…у современной сказки есть еще один страшный враг, который, как злой волшебник, одним своим прикосновением может превратить золото и драгоценные камни в мусор и черепки. Это — формализм во всех его проявлениях, погубивший уже немало хороших в своей основе творческих замыслов. Отрыв формы от содержания, механическое перенесение традиционных сказочных образов в современную нашу обстановку или, наоборот, введение современного советского человека в традиционную сказочную обстановку — все это неминуемо приводит к искажению действительности, мстит автору, как бы взрывая его произведение изнутри. Проиллюстрирую это парой примеров. Евг. Шварца мы знаем как автора двух интересных инсценировок — «Золушка» и «Снежная королева». Но вот он написал сказку «Рассеянный волшебник» и главным героем ее сделал инженера Ивана Ивановича Сидорова, обладающего способностью изобретать всяческие машины, «огромные, как дворцы, и маленькие, как часики». И вот этого инженера — волшебника автор почему‑то заставляет делать… механическую собачку, а аппарат, задуманный им для того, чтобы приносить пользу людям, из‑за рассеянности этого человека оказывается испорченным. Хочу думать, что помимо воли автора получилась пошлость. Больше того — вредная пошлость. Действительность оказалась принесенной в жертву безвкусному вымыслу» (Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. М., 1956. С. 52, 53). В противоположность Б. Н. Полевому, на съезде творчество Шварца как явление положительное отметили А. Е. Корнейчук, О. Ф. Берггольц, A. Л. Барто и др. (См. там же. С. 190, 346, 555).