Жорес Медведев - Из воспоминаний

Для Твардовского важны были порой и чисто эмоциональные мотивы. Ему была неприятна развязность Петра Якира, который раза три наведывался в кабинет главного редактора с разными предложениями. Не получился у Твардовского и разговор с бывшим генералом Петром Григоренко, который приходил в редакцию с просьбой подписать коллективное письмо в защиту А. Гинзбурга и А. Галанскова – те в конце 1967 года должны были предстать перед судом. Твардовский отказался подписать это письмо хотя бы потому, что он не знал ни Гинзбурга, ни Галанскова, ни самого Григоренко. Тот был возмущен. «Трусливые люди всегда были на Руси и всегда, наверное, останутся», – сказал бывший генерал и ушел. Позднее он очень сожалел об этой размолвке с Твардовским и винил в ней себя. «Как ужасающе я был неправ, как бестолково и трагически мы разошлись», – писал Григоренко в 1975 году в письме к А. Солженицыну («Общая газета», 19–25 января 1995 г.).

Кого готов был Твардовский в 1966–1967 годах всячески защищать от разного рода репрессий и грубой критики – это А. Солженицына.

Почти в каждой из наших бесед с Твардовским возникала тема, связанная с судьбой Александра Солженицына. Лучшая пора отношений Твардовского и Солженицына к этому времени уже осталась позади. «Новый мир» еще в 1966 году готов был публиковать роман Солженицына «Раковый корпус», который был только что завершен и отправлен на публичное обсуждение в секцию прозы Союза писателей СССР в форме журнальной верстки. Я также читал этот роман еще до знакомства с Твардовским и был о нем очень высокого мнения. В Самиздате распространялась и подробная стенограмма писательского обсуждения «Ракового корпуса». Однако решительные возражения против публикации новой повести Солженицына возникали у влиятельных членов Правления и Секретариата самого Союза писателей, в том числе у Константина Федина, который был не только формальным главой ССП, но и членом редакционной коллегии «Нового мира».

А. Твардовский переживал эти конфликты гораздо сильнее, чем сам Солженицын. Отношение Твардовского к Солженицыну имело особый характер: это была очень сложная смесь уважения, любви, интереса, признания, обиды, непонимания, неприятия, а временами даже острой неприязни. Твардовский продолжал считать Солженицына великим писателем, самой крупной фигурой в современной русской и советской прозе и гордился тем, что «открыл» его для литературы. Позднее Солженицын пытался доказать и себе, и другим, что он, в сущности, ничем не обязан Твардовскому, что тот даже затягивал без нужды публикацию «Одного дня Ивана Денисовича», что он, Солженицын мог бы двигаться вперед и вверх более стремительно без «туповатой» опеки Твардовского и т. п. Или, напротив, Солженицын говорил и писал, что он ждал долго своего «взлета», мог бы еще подождать не один год.

Это, конечно, не так. Без поддержки Твардовского, без публикаций в «Новом мире» Солженицын занял бы в нашей литературе место среди тех писателей, главные книги которых издавались в 1960–1970-е годы только за границей и не оказывали почти никакого влияния на сознание советских людей. Даже по чисто литературным критериям имя Солженицына шло бы в этом случае после имен Василия Гроссмана («Жизнь и судьба»), Евгении Гинзбург («Крутой маршрут»), Варлама Шаламова («Колымские рассказы»), но где-то впереди таких писателей лагерной темы, как Анатолий Жигулин, Лев Разгон и др. Если бы не был опубликован в конце 1962 года «Один день Ивана Денисовича», то не было бы потом и «Архипелага», материал к которому писатель получил из тысяч писем и свидетельств, пришедших к нему из редакции журнала. Без той славы, которую дал Солженицыну «Новый мир», не было бы у него и той необычной судьбы, которая сама по себе составляет один из ярких эпизодов в истории литературы.

Был возможен и другой путь. Как сложилась бы судьба писателя, если бы он получил в 1963 году Ленинскую премию по литературе, к чему стремился тогда и Твардовский, и сам Солженицын? В этом варианте был бы опубликован в 1965–1966 годах и «Раковый корпус», а позднее и «облегченный» вариант романа «В круге первом». Стал ли бы в таком случае Солженицын писать свой «Архипелаг» и начинать «громоподобный» бой с советской властью? Но все сложилось иначе, и в 1967 году движение происходило уже в ином направлении, а в обществе не было сил, способных что-то серьезно изменить на этом пути в тупик.

А. Твардовский в целом отнесся одобрительно к знаменитому письму А. Солженицына IV съезду советских писателей в мае 1967 года с протестом против цензуры и политических преследований советских писателей, но он был явно обижен тем, что столь важный шаг Солженицын предпринял без какого-то его совета. Почти весь май Твардовский не приезжал в Москву и появился на съезде писателей только в предпоследний день. В этот день только в одном из выступлений – Веры Кетлинской – прозвучало имя Солженицына, вызвав аплодисменты зала. Но в президиуме съезда аплодировал только А. Т. Твардовский, и это было всеми замечено.

В обсуждениях на Секретариате СПП и в ЦК КПСС по поводу «диверсии» Солженицына Твардовский неизменно говорил о том, что единственным разумным ответом на письмо Солженицына была бы немедленная публикация «Ракового корпуса». «Или посадите как Солженицына, так и меня как его крестного отца», – добавлял Александр Трифонович. На некоторые из этих обсуждений приглашали и Солженицына, который выступал и защищался весьма умело и смело. Твардовскому порой казалось, что дни «Нового мира» сочтены или, напротив, что дело можно поправить. Это был «юбилейный год» – все готовились торжественно отметить 50-летие Октября, никто не хотел углублять уже обозначившихся в самых разных сферах советской жизни конфликтных ситуаций. «Дело Солженицына» отошло осенью 1967 года на второй или третий план, но и награждение А. Твардовского орденом Ленина в связи с юбилеем Октябрьской революции прошло почти незамеченным.

В самом начале 1968 года в Самиздате начали распространяться два больших письма Константину Федину: одно от Твардовского, другое от Вениамина Каверина. В обоих письмах речь шла прежде всего о судьбе Солженицына. Но изменить что-либо в литературной и общественной жизни было уже нельзя: консервативный поворот здесь становился все заметнее. Уже весной 1968 года началась публикация на Западе отдельных глав «Ракового корпуса» – в том числе в переводах на английский и французский языки. Соответственно, началась и кампания против Солженицына в советской печати, которая со временем только усиливалась. Твардовский отмалчивался, и в наших беседах в 1968 году тема Солженицына хотя и не исчезла, но звучала все реже и реже.

В это время я в каждый свой визит в Пахру привозил сюда немало новых материалов Самиздата. Твардовскому я давал читать и отдельные выпуски своего журнала «Политический дневник». Особое внимание Твардовского привлекло большое обсуждение в Институте марксизма-ленинизма книги историка Александра Некрича «Июнь 1941-го». Твардовский просил оставить ему большое – на пятьдесят-шестьдесят страниц – письмо генерала Григоренко в защиту А. Некрича. Это письмо производило гораздо большее впечатление на читающую публику, чем книга самого Некрича, оно было написано не историком, а прошедшим войну боевым офицером, профессиональным военным. Интересным для Твардовского было и письмо Михаила Якубовича Генеральному прокурору СССР о том, как готовился в 1931 году судебный процесс по делу «Союзного бюро меньшевиков».