Дмитрий Ломоносов - Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946

И снова по команде, строем по три в ряд (звеньями) протопали к казарме, где сержант Сафонов сказал:

— Десять минут на туалет, потом сюда на общее построение и поверку.

Едва успел умыться и лишь слегка протереть от пыли сапоги, как послышался зычный голос старшины Баглая:

— Эскадрон, повзводно в шеренгу становись! По порядку номеров ра-а-считайсь!

— Первый! Второй! Третий… Двадцать восьмой! Двадцать девятый! Двадцать десятый!

Всеобщий хохот. Это отличился киргиз Нурамбеков (не уверен, что точно запомнил его фамилию), часто попадавший впросак из-за плохого владения русским языком.

Далее все следовало по уже знакомому порядку: старшина Баглай рапортовал вышедшему командиру эскадрона о готовности к дальнейшему прохождению службы. После приветствия («Здравствуйте, товарищи!» — «Здра!») старший лейтенант Тесленко объявил порядок дня: после завтрака выездка в составе эскадрона, затем повзводно конно-строевая подготовка, с 12 часов до обеда радиовзвод занимается приемом-передачей радиосигналов. Затем — строевые занятия и на полигоне практические занятия по освоению боевого устава пехоты.

Вот теперь, подумал я, начинаются для меня настоящие армейские будни.

Свой первый урок старший сержант Оноприенко посвятил седловке, взнуздыванию, тому, как садиться в седло и спешиваться, как управлять конем, сидя в седле. Но самого главного — приемам конно-строевой службы и управления конем в процессе движения в конном строю — не показал, считая, вероятно, что этому всему нужно учиться на деле.

Говорят, что наиболее эффективный способ, хотя и жестокий, и небезопасный, научить ребенка плавать — это бросить его в воду и предоставить ему свободу барахтаться, пока не поплывет. Очевидно, наш помкомвзвода был приверженцем такой теории.

И вот теперь мне предстояло не только усесться верхом, но и вместе со всеми начать движение в конном строю. И началось это с конфуза.

Оседлав и взнуздав коня, я устроился в седле, тронул поводья, и… мой Авертин сразу пустился вскачь! От неожиданности я упустил узду и обеими руками ухватился за переднюю луку. Через мгновение мы с конем оказались среди бойцов эскадрона, строившихся в колонну.

И тут я почувствовал, что седло подо мной съезжает вбок, и я оказался на земле. Конь спокойно стоял рядом с седлом, висящим под брюхом, пощипывая редкую травку, пробивавшуюся на утоптанной площадке. И сразу вспомнил слова помкомвзвода: «Как бы чего…» Так вот оно что: если бы ноги застряли в стременах, хорошо бы я выглядел!

И он тут же возник рядом:

— Вот кобылятник хренов! Тебе бы не боевого коня, а клячу говновозную! Ведь предупреждал! Давай седлай аккуратно!

На этот раз я даже не дважды, а трижды подтянул подпругу. Сел в седло, тронул узду и слегка пришпорил пятками. И тут Авертин, почувствовав на своей спине неопытного всадника, подкинул задом так, что я едва не перелетел через его голову, опять потеряв узду и ухватившись за луку и гриву. Затем он вдруг поднялся на дыбы, и я уже готов был свалиться назад, но удержался двумя руками за переднюю луку.

Проделав эти трюки, неуправляемый конь помчался вскачь, и я вдруг оказался в голове эскадрона, уже построившегося в походную колонну.

Помковзвода, осыпая меня трехэтажными эпитетами, помчался следом с криком:

— Брось луку! Брось луку, тудыть твою… растуды!..

С усилием освободив левую руку, я дотянулся до узды и, потянув ее, понудил коня остановиться. Норовистый Авертин мгновенно остановился, упершись передними ногами, так что я вновь чуть не вылетел из седла через его голову, вновь упустив узду, ухватившись за шею и гриву!

Помкомвзвода, догнав меня, поймал уздечку и повел коня со мной в поводу, поставив в последний ряд конного строя.

— Уж эти мне антилигенты! Возись тут с ними! Им бы не боевых коней, а ослов, да и то связывать ноги под брюхом, чтобы не сваливались!

Эти слова, естественно, сопровождались соответствующими непечатными эпитетами.

Мои «экзерциции» происходили на глазах соэскадронцев, доставляя им немалое удовольствие от незапланированного забавного зрелища.

Находясь в последнем ряду строя, я пытался копировать все действия конников, и мой конь больше «фортелей» не выкидывал.

Пока двигались шагом, мне даже было приятно покачиваться, удобно сидя в седле. Но при переходе на рысь я тщетно пытался поймать ритм аллюра, чтобы, пропуская один шаг, приподниматься в стременах, как это ловко получалось у остальных всадников (облегчаться), и безбожно трясся в седле, ощущая, как в желудке бултыхается съеденный завтрак.

При переходе к езде карьером стало легче, я мягко опускался в седло при каждом скачке коня.

Промчавшись несколько километров по лесной дороге, на полигоне выполняли перестроения по командам командира.

Спешивались, строились в шеренгу, удерживая коней под уздцы, по команде «Равняйсь!» поворачивались лицом к морде коня, двумя руками держа уздечку, и, стоя в положении «смирно», уравнивали коней в линию. По команде «Товарищи командиры!» поворачиваясь кругом, становились с левой стороны коня и замирали. По команде «По коням!» садились в седла и строились звеньями.

Несмотря на новизну этих действий, мне удавалось их выполнять, не вызывая насмешек соседей и злых комментариев помкомвзвода.

Вернулись к конюшне, я соскочил с коня и… вдруг почувствовал, что ноги меня не держат. Кое-как, двигаясь враскоряку, я, глядя на то, как это делают остальные, расседлал коня, протер ему спину пучком сена, накинул недоуздок и поставил его на место к кормушке.

Вот так, все-таки в целом успешно, закончился мой первый дебют в роли конника.

После более чем двухмесячного пребывания в пересыльных пунктах (Казань, Раменское) и карантинах (Хлебниково, химполигон в Коврове), где я попросту бездельничал в ожидании начала настоящей воинской службы, первые же дни в полуэскадроне связи преподнесли мне первый урок «служения Родине», навсегда отложившийся в памяти. Изнурительное дневальство на конюшне и затем занятия по конной подготовке уже к середине первой половины следующего дня привели меня к состоянию почти полной беспомощности.

Еле передвигая подгибавшиеся ноги, я плелся к казарме в конце строя эскадрона, думая лишь о том, как бы присесть…

На мое счастье, следующие часы занятий проходили в казарме за столами, на которых установлены телеграфные ключи. Моим сослуживцам предстояли занятия по освоению приема-передачи сигналов азбуки Морзе, что для меня означало следующее испытание погружением в неизвестность.

Взвод расположился за большим столом, где у каждого было свое место перед телеграфным ключом. За свободное место уселся и я, в полном недоумении перед предстоящими занятиями. Во главе стола, в торцевой его части перед аппаратом, издававшим писк при нажатии ключа, занял свое место сержант Утенков — командир моего отделения.