Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

Снятие портрета не самое страшное в этом финансовом шабаше. Правление Ярославско-Архангельской железной дороги ушло в отставку еще в конце июля 1899 года. Директорам Правления Анатолию Ивановичу Мамонтову, Всеволоду Саввичу Мамонтову, Сергею Саввичу Мамонтову, председателю Правления Савве Ивановичу Мамонтову было предъявлено обвинение в растрате кассы железной дороги. Обвинение справедливое, но не смертельное. Деньги пошли на дело, на производство. Это были свои деньги, истраченные на восстановление и строительство своих заводов. Незаконно, но на свои, ради интересов государства. Ужасало другое. Акции Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги были принудительно отчуждены в казну по убыточной цене. И тотчас проданы чиновникам банка. Разорение. Ротштейном и Витте. На министра финансов управы не доищешься.

Смеркалось. Савва Иванович сидел в Большом кабинете за огромным, пустым, как пустыня, столом, смотрел на фотографию жены — единственное, что оставил на столе.

Сердце щемило, как в детстве, когда хочется расплакаться и плакать, плакать, заливая слезами весь Божий свет.

Подумалось — предал ангела своего, Лизу, — и получил сполна.

Поднял глаза на «Ковер-самолет». Иван-царевич держал в руке фонарь, словно хотел посветить русской земле.

Выдвинул ящик стола, но тотчас задвинул. Принес с другого стола бумагу, чернильницу, перо. Написал быстро, не задумываясь над словами:

«Тянуть далее незачем: без меня все скорее и проще разрешится. Ухожу с сознанием, что никому зла намеренно не делал, кому делал добро, тот вспомнит меня в своей совести. Фарисеем не был никогда».

Вдруг подумалось: мог бы за тем столом все это написать. Привычка к столу. Привычка жить.

Записку спрятал во внутренний карман.

Снова открыл ящик, достал шкатулку. В шкатулке лежал револьвер. Пачка с патронами. Вставил в гнездо барабана один патрон, другой, потянулся за третьим и отдернул руку. Виновато улыбнулся. Почувствовал эту виноватость.

Положил револьвер в карман брюк, в специально вшитый карман. Почти во всех брюках были у него такие карманы.

Подошел к картине «Битва русских со скифами». «Хряснуть бы… Да кого? Кого?!»

Под одеяло захотелось, в теплое гнездышко.

Лег на диване, подобрав ноги к груди, рукой ощупывая револьвер.

Не желал ни борьбы, ни справедливости… Лучше всего было бы и впрямь… Но не хотелось Витте обрадовать. Вампира. Ах, как он ухмыльнется. И не при людях, наедине.

Задремал. Почудилось: диван покачивается, как вагон. Колес не слышно, паровоза не слышно, а скорость нарастала, нарастала. И вдруг понял — впереди тупик. Конец рельсам!

«Вот и хорошо, — сказал он себе, пробуждаясь. — Греха не надо брать на душу».

И пощупал карман.

— Савва Иванович! Савва Иванович! — Перед ним стоял Фотинька. — Полиция пришла.

Савва Иванович сел.

В кабинете было несколько полицейских и чиновник. Видимо, следователь.

— Господин Мамонтов! — не сказал, а почти прокричал чиновник. — По причине растраты в кассе Правления Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги дом, принадлежащий вам, санкцией прокурора города Москвы подлежит обыску! Вам же вменяется в обязанность немедленно вернуть в кассу недостающую сумму, а именно, сто тысяч рублей!

Савва Иванович развел руками:

— Таких денег у меня нет. Деньги потрачены не на какую-то наживу… На строительство потрачены, на паровозы, пароходы, вагоны… Ищите, господа, ищите.

Господа искали. Нашли пятьдесят три рубля пятьдесят копеек.

Подвергся обыску и сам Савва Иванович. У него изъяли револьвер — заряженный! — кредитный билет в сто марок, сорок рублей по курсу сентября 1899 года и записку: «Тянуть далее незачем…»

— Я налагаю арест на весь домашний архив и на всю переписку, — объявил следователь.

Бумаги тотчас начали сваливать в мешки.

— Позвольте, господа! — взорвался Савва Иванович. — Вы хозяйничаете в моем доме хуже грабителей. Большинство писем — от известных всему миру художников, от артистов. Зачем вы забираете это?

— Для производства судебного расследования.

— Господин чиновник, я протестую. О ваших действиях я немедленно сообщу прокурору.

— Сколько угодно, господин Мамонтов. Но сообщите вы свою жалобу не господину прокурору, а тюремному надзирателю. Ввиду того, что вы собирались сбежать от правосудия, я вынужден избрать для вас мерою пресечения арест, содержание под крепкой стражей, в тюрьме. Господа полицейские, доставьте обвиняемого в «Каменщики», на Таганку.

— Но это же произвол! Выдумка! Откуда вы взяли, что я собираюсь бежать?

— Не хитрите, господин Мамонтов. Мы поспели вовремя. Вот билет Варшавско-Венской дороги, вот иностранный паспорт, иностранные деньги и, главное, экипаж у крыльца. А это? — Следователь, тонко улыбаясь, показал на револьвер и записку.

— Не сходится. Со ста марками в бега не ударяются… И зачем бежать, если человек зарядил оружие.

— Вот-вот! Охладитесь, подумайте хорошенько. Тюрьма пойдет вам на пользу, господин Мамонтов. — И приказал полицейским: — Уведите злостного растратчика!

Почему-то у полиции не нашлось для коммерции советника, кавалера ордена Святого Владимира даже худого тарантаса, вели пешком, через всю Москву…

Ночь 11 сентября 1899 года Савва Иванович Мамонтов провел в одиночной камере знаменитых «Каменщиков».

В архиве Мамонтова сохранился черновик прошения к судебному следователю по особо важным делам от 15 сентября 1899 года. Прошение написано от имени сына. Всеволод Саввич его автор. Сергей Саввич жил в Италии и не успел приехать, хотя о случившемся уже знал.

По всей видимости, адвоката форма письма не удовлетворила, он посоветовал подать прошение не от имени сына, оставшегося на свободе, а от имени арестованного. Читаем: «Господин следователь, Вами признана, по роду преступления, в котором обвиняется мой отец, применимая мера, указанная в 6 п. 416 ст. У.У.С. с заменой ея залогом в размере 763 000 рублей». Слова «обвиняется мой отец» зачеркнуты, и вписано слово «обвиняюсь».

Приведем документ полностью, он свидетельствует прежде всего о том, что Мамонтовы, отец и сын, сознавали свою виновность перед законом и ходатайствовали о перемене меры пресечения на более гуманную не гордыни ради и не помышляя уйти от ответственности, от суда, замять дело — Савва Иванович действительно был очень нездоров.

«Я надеюсь, что близкие (отцу) мне люди в течение нескольких дней найдут эту сумму, — писал далее автор прошения. — Но есть причины, которые дают мне основания просить Вас, господин следователь, о замене до залога принятой меры переходом к мере по 5 п. 416 статьи. Основания эти следующие. (Отец) Я дал себе слово и сдержу его — ни единым словом не затемнять истины, не умалять вины (своей) моей и долгом своим счесть не переносить на чужую голову (своих) моих незаконных поступков. Отсюда свобода (отца) моя не страшна для следствия, (он) я не буду злоупотреблять ею в целях извращения процесса… (Отцу гибельно) Мне невыносимо преждевременное тюремное заключение по состоянию (его) моего здоровья: мое сердце (его) и припадки грудных болезней требуют постоянной заботы и присутствия около (него) меня преданной (ему) мне личности».